Тайер начал массировать мне плечи, прогоняя напряжение.

– Не волнуйся, – успокаивал он. – Если это случилось, стало быть, попались. Если не случилось, значит…

– Я где-то читала, что этому есть психологическое объяснение.

– Чему?

– Обилию лилового цвета. Он притупляет чувства, подавляет волю, сопротивление, как-то так. И ты слабовольно покупаешь еще один «Биг Мак».

За дверью послышался голос доктора Буланхагуи. Дверь распахнулась и медленно закрылась, шурша по паласу. Доктор повесил свою спортивную куртку и надел белый халат, закатав рукава. В коричневом конверте, который он принес, заключена наша жизнь.

Едва присев за стол, он сказал:

– Мне очень жаль, но процедура оказалась неудачной.

Я уже не слушала его объяснения про уровень эстрогена и жизнедеятельность клеток. Шесть яйцеклеток, шесть смертей. Все лиловое. Онемение чувств.

– А как насчет других? – спросил Тайер. – Те яйцеклетки, которые вы заморозили?

От разочарования его голос звучал тоньше – примерно в середине второго года Тайер заразился моей одержимостью.

Доктор Буланхагуи улыбнулся и извинился. Он сказал нам, что сейчас еще рано принимать решение о проведении повторной процедуры. Но мы уже приняли это решение много недель назад. Наш банковский счет все за нас решил.

В машине мы одновременно пристегнули ремни безопасности – я услышала один щелчок, а не два. Мы оба смотрели прямо перед собой.

Тайер завел машину, но уронил голову на подголовник и шумно выдохнул.

– Знаешь, что нам надо? – спросил он. – Нам нужен отпуск.

Я напомнила ему, что мы не можем его себе позволить. Мы только что ввязались в медицинский тотализатор со ставкой в четыре тысячи долларов. Четыре тысячи – в маточные трубы. Как в сортир спустили.

– Да плевать на деньги, – сказал Тайер. – Ты хочешь попробовать снова. Мы хотим попробовать снова.

Я покачала головой.

– Мне сейчас нужно домой, отвези меня, – попросила я.

Когда мы свернули на аллею, Джамал, отрабатывавший броски, замер на месте. Он был в шортах, которые я не узнала – мешковатые, до колен, с динозаврами кислотных цветов. Он задержал баскетбольный мяч у ключицы, всем видом выражая вопрос.

– По нулям, – сказал Тайер.

– Блииииин, – огорчился Джамал, растянув ругательство для полноты эмоций, и вмазал мячом в асфальтобетон. Мяч отскочил чуть не на крышу, загрохотав по водосточному желобу.

В доме пахло кофе. На кухонном столе были стопка почты, завернутый в пищевую пленку кугель от миссис Бухбиндер и пенопластовая голова для парика Роберты. Постиранное белье, пощелкивая, крутилось и металось в сушильном барабане. Хаос, всю неделю представляемый мною в больнице, стремительно испарялся.

Роберта дремала на водном матрасе. Рядом с ней на сиденье инвалидного кресла стоял радиоприемник. Шла трансляция бейсбольного матча. Роберта проснется в ярости, что пропустила игру: на склоне лет она стала ярой болельщицей «Ред сокс». Наша кошка тоже спит, свесившись у Роберты с бедра. Неожиданно тучи разошлись, и солнце осветило кошку и половину лица Роберты. Из радиоприемника послышался сухой щелчок биты, сменившийся ревом трибун и безудержным ликованием комментатора.

Тайер поставил мой чемодан на пол и развел руки огромными уютными скобками. Мы обнялись и стояли, глядя на спящую Роберту.

– Какая она красивая, когда спит, правда? – прошептал Тайер.

В машине он держался непривычно молчаливо и уважительно – от этой странности у меня даже мурашки забегали.

– Скажи что-нибудь! – приказала я.

– Что?

– Что хочешь.

– У этой машины хорошие амортизаторы.

Несмотря на мои протесты насчет обязательств и финансов, Элисон и Джамал распределили между собой уход за Робертой на ближайшие три дня, пока мы с Тайером будем в отпуске.

– Как прикажешь собираться, если ты даже не говоришь, куда мы едем? – жаловалась я накануне вечером.

– Бери все, – посоветовал он. – Немного того, немного этого.

Тайер включил радио. Передавали новости. По результатам опросов самыми уважаемыми американками признаны Опра Уинфри, Нэнси Рейган, мать Тереза и Шер. Королевская чета собирается разводиться. В городке штата Флорида соседи забросали бутылками с зажигательной смесью дом, где проживала семья больных СПИДом.

Я уже знаю – и смирилась, – что никогда не рожу. Я вытащила из-под сиденья свой дневник, который начала вести шесть дней назад, пока лежала на больничной койке, размышляла о жизни и ждала, когда проклюнутся оплодотворенные яйцеклетки. Я сняла колпачок с ручки «Бик», думая поплакаться о плохом – несправедливости, бесплодии. Но неожиданно на бумаге появилось совсем другое, чего я не планировала. Я написала: «Любовь похожа на дыхание: ее вбирают полной грудью – и исторгают».

От выбоин и кочек шоссе буквы мотало по всей странице, и почерк получился и мой, и не мой. Тайер прав – нам действительно необходима эта поездка. Как амортизатор. Компенсатор колебаний.

Радио начало передавать песни 60 – 70-х годов, и каждая композиция воскрешала в памяти знакомые лица – мамы, Данте, Дотти, близняшек Писек. Как все-таки странно, что мне в конце концов досталась нынешняя жизнь, с моим двухметровым мужем и его таинственной поездкой. Автострада 95 может привести куда угодно.

– На Ниагарский водопад едем? – спросила я. – В слащавый сьют для новобрачных с гидромассажем?

Но Тайер только улыбнулся.

Движение впереди застопорилось: некоторое время машины ползли, затем встали. На соседней полосе за поднятыми стеклами сидел лысый бизнесмен – видимо, у него в машине кондиционер. Крахмально-хрустящая белоснежная манжета его рубашки походила на причастную облатку, которую священник когда-то клал мне на язык.

– «Она дошла до точки!» – Тайер прибавил громкость и начал подпевать: – «Она не знала, куда идет, а когда я узнал, куда она идет…»

– Смотри, – кивнула я. Бизнесмен слушал ту же станцию и тоже подпевал – можно было разобрать слова по губам.

– Гармония, – похвалил Тайер. – А мы вот так! – Он нажал на сигнал. Бизнесмен взглянул на нас, засмеялся, и они с Тайером затянули под фанеру дуэтом. Для меня, сидевшей между ними.

«Дойти до точки», – записала я в дневнике и долго вглядывалась, отделяя разные смыслы. Джек Спейт когда-то свел меня к нулю, едва не уничтожив, а потом я сама себя чуть не погубила. Но я научилась доходить до нужных точек, и что-то мне даже удалось исправить и сгладить. Не без помощи, конечно. При содействии удачи и любви…

Мы проползли мимо зеленого дорожного указателя. Прищурясь, я разобрала:

– «Кейп-Код и Восток». Мы едем на Кейп-Код?