Сквозь шум крови в ушах слышал крики, возгласы. Кто-тохлопнул по плечу — Томас едва не заорал от боли. Повернулся, чтобы разглядетьдурака, но от этого движения в шее будто лопнула жила, в глаза хлестнулогорячим.

Яра вырвалась из чьих-то рук, выбежала на поле битвы. Еелиловые глаза лишь на миг остановились на залитом кровью лице Томаса — онараньше него поняла, что это кровь из разбитого носа Михаила, —тут же бросиласьк Михаилу.

Он лежал, как сброшенная с небес скала. Яра с трудомповернула его лицом вверх. Руки его бесцельно шарили по земле, загребали пыль,а губы что-то шептали.

Она резко повернулась к Томасу. Лиловые глаза метнулимолнию.

— Сэр Томас! Как ты... как ты мог так гадко поступить?

Томас отклеился от стены. Его поддерживали, все ещепохлопывали по спине, плечам. Со всех сторон он видел улыбающиеся лица. Похоже,где-то сумел переломить симпатии на свою сторону.

Томас кивнул на склонившуюся над распростертым бойцом Яру.

— Почему она...

— Русская женщина, — ответил ему кто-то такимтоном, словно этим было все сказано.

— И что?

— Всегда на стороне поверженного.

Михаила увели, поддерживая под руки. Отрок подал Томасуоседланного коня. Томас огляделся, чувствуя, что оставляет здесь часть себя.Может быть, лучшую часть.

— Подержи коня чуток. Я наброшу на себя доспехи.

Мальчишка смотрел на рыцаря исподлобья. Глаза былисерьезными:

— А сможешь сам? Такие надо застегивать сзади.

— Ну, если ты знаешь, как это делается...

— Подумаешь! Рыцари есть и у нас.

Он бросил поводья на крюк коновязи. В комнате, где Томасоставил оружие, мальчишка восторженными глазами смотрел на длинный меч.

— Ух ты! Такой громадный! Это твой?

Томас схватил меч, повертел одной рукой, с неожиданнойяростью рубанул по толстому столбу. Лезвие вошло наискось и рассекло столб, кактонкий прутик. Верхняя половинка соскользнула с нижней, упала с таким грохотом,что затряслись стены, а стол и ложе подпрыгнули.

— Ого! — вскрикнул мальчишка. — Такого ещеникто не делал!

— Никто?

— Никто! — поклялся мальчишка, добавил послеминутного колебания: — Даже наш князь!

Боль в разбитом лице Томаса ослабла, но осталась в груди,словно могучие кулаки Михаила раздробили ему грудь и ранили сердце. Он напялилдоспехи, поворачивался, пока мальчишка, упираясь ногой, затягивал ремни,стягивал стальные пластины.

— Пора.

Когда вышел на крыльцо, возле коновязи рядом с его жеребцомстояло еще трое коней. На одном сидела Яра.

Они уже выехали за ворота, а Яра все еще убеждала:

— Не будь меня с тобой, разве мой дядя бросился бы намна помощь? И привез бы тебе вдогонку потерянную чашу? Калика вообще хотел, есливдруг погибнет, чтобы я пошла с тобой до Британии! Одному не дойти. Одномувообще не выжить, когда столько врагов...

Томас молчал, чувствовал, будто его привязали за ноги кдиким коням и погнали их в разные стороны. Ее доводы нелепы, хотя какая-топравда, надо признаться, есть, да и пользы от ее лука тоже, но он ни за какиесокровища не взял бы женщину в столь трудное путешествие... хотя тут осталосьразве что переплыть морской пролив да вручить чашу первым же встреченнымсвященникам... если бы это была женщина. Но и ее, красивую и отважную,самоотверженную и — надо же такое несчастье! — умную, не взял бы,благородством друзей нехорошо пользоваться, если бы не железная рука, сжимавшаяего сердце с момента приезда в оставленный за спиной град.

Он уже думал, что колдовство убьет его, едва выедет заворота, уже и так было горько и гадко, что жить не хотелось, но едва увидел еев седле, солнце засияло и сожгло тучи, птицы запели, а сердце, освободившись оттяжести, начало скакать, как ополоумевший заяц.

Он и сейчас с величайшим трудом давил ликование,сдерживался, чтобы не вскочить с ногами на седло и заорать что-нибудьвосторженно-глупое. Они снова едут за солнцем, ну пусть не совсем, они же едутна северо-запад, но все равно к солнцу, счастью. А что ему еще нужно помимоэтой бесконечной дороги, синего неба и степи, которую он видит на кончиках ушейсвоего гостей, затем Томас видел фигуру в волчьей шкуре во дворе у жаровен,

Дорога вывела к небольшой речушке, маленькой и невзрачной,но с берегами, способными выдержать удары океанских волн. Возможно, рекимельчают и покрываются тиной, как и люди, подумал Томас.

Кони неспешно двигались по высокому берегу, воздух былпо-осеннему холоден, чист и свеж. Томас сдерживал радостную дрожь во всем теле:чувствовалась близость большой воды. Река впадает в море, за которым зеленеютхолмы Британии!

Яра сказала негромко, с печалью в голосе:

— Везде кровь и разор...

Навстречу по дороге двигался, по-стариковски опираясь напалку, белоголовый мальчонка в драных заплатанных портках, ветхих настолько,что сквозь них видно было серую от холода грязную кожу, босой, с нищенскойсумой через плечо. Он был худ настолько, что кости торчали даже сквозь ветхуюодежонку. Босые ступни были красными от холода, в цыпках.

Томас наклонился, всматриваясь внимательно. В мальчишке былочто-то тревожное. Бредет неспешно, глазеет по сторонам. Такому не очень-тодоверят отлучиться от своего двора, разве что гусей пасти, а здесь ближайшаявесь далековато...

— Ты кто такой отважный, — спросил он ласковымголосом, чтобы не напугать своим устрашающим видом, — что не боишьсяуходить так далеко? Здесь дикие звери, здесь страшные рыбы, а птицы так вовсе склювами и крыльями!

Мальчишка поднял на рыцаря серьезные глаза.

— А я боюсь.

— Боишься? — Томас оглянулся на Яру. — Тогдаты очень смелый. Только герои, преодолевая страх, умеют совершать подвиги.

Яра смотрела на мальчишку с любовью и жалостью. Томас успелподумать, что она, должно быть, очень любит детей. А так как с виду вон какая

здоровая и краснощекая, то нарожает их, как крольчиха, неменьше дюжины, будет вылизывать, как корова и защищать, как волчица.

— Нет, — ответил мальчишка чистым голосом, —я очень несмелый. Но мне было велено.

Томас насторожился, быстро посмотрел по сторонам. Вездетихо, от ближайших кустов далеко, засада не страшна. Но словно бы в самомвоздухе разлито что-то особенное...

— Кем?

— Не знаю.

— Гм... А как было велено?

— Просто был голос в ночи.

— Тебе привиделось? — спросил Томас соблегчением. — У детей часто бывают ночные страхи.