– Вам… действительно хочется на фронтир?

– Нет, черт возьми, – от всего сердца признался Эндертон, – просто это меньшее из двух зол. Ради сохранения статус-кво с Капланом нужно покончить.

– Честно говоря, я не понимаю, каким образом вы с ним покончите.

Эндертон извлек из внутреннего кармана крупнокалиберный пистолет армейского образца, неосмотрительно отданный ему Флемингом.

– Пристрелю. Ствол имеется.

– Думаете, вас так запросто подпустят к нему?

– А почему бы нет? У них в руках «мнение меньшинства», согласно которому я передумал.

– Значит, «мнение меньшинства» все же ошибочно?

– Нет, – отвечал Эндертон, – наоборот, абсолютно верно. Однако прикончить Каплана оно мне не помешает.

IX

Убивать человека Эндертону не доводилось еще никогда. Даже видеть убитых и то ни разу не доводилось, а ведь он отслужил комиссаром полиции три десятка лет. Для нынешнего поколения намеренные убийства стали делом давнего прошлого. Убийств попросту… не совершали.

Полицейский автомобиль с Эндертоном на заднем сиденье остановился в квартале от митингующих военных. Здесь, в полумраке салона, он скрупулезно исследовал доставшийся от Флеминга пистолет и не нашел в нем никаких неисправностей. Пожалуй, за успех задуманного можно было не опасаться: события ближайшего получаса не вызывали ни малейших сомнений. Собрав пистолет, Эндертон распахнул дверцу машины, огляделся и вышел наружу.

Вокруг царило сущее столпотворение, однако никто не удостоил его даже взглядом. Массы людей в нетерпении проталкивались поближе к митингующим – туда, откуда если не видно, то хотя бы слышно ораторов. Повсюду, куда ни взгляни, господствовала военная форма, а вдоль границ расчищенной от людей площади красовались шеренги танков и самоходных орудий – грозных боевых машин, до сих пор не снятых с производства.

Посередине военные соорудили металлический помост с широкими ступенями, ведущими наверх, к ораторской трибуне. За помостом реяло на ветру огромное знамя ВС ФАЗ с общей эмблемой объединенных армий, участниц последней войны. Всесокрушающее время привело в ряды Союза Ветеранов ВС ФАЗ и офицеров из войск противника… но генерал есть генерал, а тонкости с годами поблекли, сгладились.

Первые ряды складных кресел перед помостом отвели командованию ВС ФАЗ. Позади них расселись кадровые офицеры среднего и низшего звена. Над креслами трепетали, пестрели множеством красок и символов полковые знамена. Говоря откровенно, пока что митинг больше всего походил на праздничный, пышный военный парад. На помосте в напряженном ожидании, с суровыми, неподвижными лицами сидело руководство, верхушка Союза Ветеранов Войны. Дальше всех от центра, практически незаметные на общем фоне, стояли несколько полицейских патрулей, якобы присматривая за порядком. В действительности полицейские наблюдали за происходящим, докладывая обо всем наверх, а с наведением порядка военные, если что, прекрасно справились бы и сами.

Предзакатный ветер уносил глухой, басовитый ропот множества человек далеко-далеко. Казалось, пробиваясь сквозь плотную толпу, Эндертон вязнет во множестве разгоряченных тел, словно в трясине. Предвкушение грядущих событий сковало всех вокруг по рукам и ногам. Толпа нутром чуяла: затевается что-то таинственное, небывалое, интересное. Кое-как протолкавшись мимо рядов складных кресел, Эндертон подошел вплотную к кучке армейских офицеров у края помоста.

Среди них обнаружился и Каплан… нет, не просто Каплан – генерал Каплан при полном параде.

Жилетка, золотой карманный хронометр, трость, консервативного кроя пиджак и брюки – от всего этого не осталось даже воспоминаний. По столь важному поводу Каплан не поленился вытащить из нафталина старый мундир и теперь, внушительный, прямой, как шомпол, стоял в окружении своих бывших штабных офицеров. Сапоги его сверкали едва ли не ярче орденских планок и медалей на груди, у пояса висел декоративный, богато отделанный кортик, голову венчала фуражка. Поразительно, как же преображает дряхлого плешивого старика строгий, исполненный мощи офицерский головной убор с лаковым козырьком и высокой тульей!

Заметив Эндертона, генерал Каплан оставил товарищей по оружию и подошел к нему сам. Подвижное, узкое лицо генерала засияло, свидетельствуя, как рад, как счастлив он видеть бывшего комиссара полиции.

– Вот это сюрприз так сюрприз! – провозгласил он, протянув Эндертону хрупкую ладонь в серой перчатке. – А у меня создалось впечатление, что новый комиссар сумел засадить вас за решетку!

– Ошибаетесь, я по-прежнему на свободе, – коротко ответил тот, пожимая генералу руку. – В конце концов, Уитвер располагает копией вот этой пленки.

Кивнув на футляр с катушкой в стальных пальцах Каплана, он спокойно, уверенно взглянул генералу в глаза.

Генерал заметно нервничал, однако пребывал в прекрасном расположении духа.

– Для армии настал великий день, – объявил он. – Полагаю, вы будете рады услышать, что я собираюсь поведать общественности всю правду о ложном обвинении, выдвинутом против вас.

– Еще бы, – уклончиво хмыкнул Эндертон.

– Всем сразу же станет очевидно: обвинены вы несправедливо, – продолжал генерал, не оставляя попыток прощупать Эндертона, выяснить, многое ли ему известно. – Надеюсь, Флеминг успел ознакомить вас со сложившимся положением?

– До определенной степени, – ответил Эндертон. – А вы собираетесь зачитать только «мнение меньшинства»? Больше у вас ничего нет?

Генерал Каплан подал знак адъютанту, и тот немедля поспешил к нему с объемистым портфелем крокодиловой кожи.

– Я собираюсь сравнить его с «мнением большинства». Здесь, внутри, все – все необходимые доказательства. Вы ведь не возражаете против роли наглядного примера? Ваш случай станет символом несправедливых арестов бессчетного множества граждан, – пояснил генерал и резко, точно марионетка, согнув руку в локте, взглянул на часы. – Пора начинать. Будьте добры, поднимитесь со мной на помост.

– Зачем?

– Пусть все увидят живое, наглядное доказательство полицейского произвола, – холодно, однако со сдерживаемым жаром в голосе отвечал генерал Каплан. – Убийцу и жертву убийства – вместе, бок о бок разоблачающих злодейские махинации полицейской службы!

– Почту за честь, – согласился Эндертон. – Чего же мы медлим?

Несколько обескураженный, генерал Каплан двинулся к помосту и снова встревоженно покосился на Эндертона, явно гадая, чего ради тот появился на митинге, о многом ли осведомлен, но не находя ответа. Охотно взойдя на помост и отыскав себе кресло возле ораторской трибуны, Эндертон окончательно сбил генерала с толку.

– Вы вполне понимаете, о чем я собираюсь говорить? – с опаской осведомился генерал. – Сегодняшнее разоблачение повлечет за собой весьма значительные последствия. Возможно, оно заставит Сенат задуматься, так ли уж состоятельна система Прекрима.

– Разумеется, понимаю, – скрестив руки на груди, подтвердил Эндертон. – Начнем?

Едва Каплан, приняв от адъютанта портфель, принялся раскладывать перед собой материалы, притихшая было толпа оживилась, встрепенулась, негромко загудела.

– Сидящий рядом со мной, – неожиданно звучно, отчетливо заговорил генерал, – несомненно, известен каждому. Возможно, его появление вас удивило, так как до недавнего времени полиция считала его опасным преступником.

Толпа замерла, не сводя взглядов с Эндертона. Глаза каждого горели огнем алчного любопытства: потенциальных убийц, да еще так близко, никто из