– Все три сообщения составляли цепочку. Последовательность, – продолжал он. – Первое принадлежало «Донне». В ее временном ответвлении Каплан сам рассказал мне о собственных замыслах, и я, не откладывая дела в долгий ящик, покончил с ним. «Джерри», заглянувший чуть дальше, вплел в общую картину сообщение «Донны», учел мою осведомленность о ее пророчестве, и в этом, втором временном ответвлении мне хотелось лишь сохранить за собой должность комиссара. В свете этого жизнь Каплана меня не интересовала нисколько – речь шла о моей собственной жизни и положении.

– А пророчество «Майка», стало быть, было третьим? Следовавшим за «мнением меньшинства»? То есть последним и окончательным? – понял Уитвер.

– Да, «Майк» оказался последним из трех, – подтвердил Эндертон. – Узнав о первом пророчестве, я решил не трогать Каплана, что породило на свет пророчество номер два. Но, ознакомившись со вторым пророчеством, я передумал. Пророчество номер два описывало положение, которое и хотел бы создать Каплан. В пользу полицейского ведомства дело могло сложиться, если бы в жизнь воплотилось пророчество номер один. Тут я уже задумался о судьбе нашей службы, догадался, что затевает Каплан, и… Третье пророчество аннулировало второе таким же образом, как второе свело на нет первое. Привело нас к тому же, с чего все началось.

К грузовику, отдуваясь, хватая ртом воздух, подбежала Лиза.

– Можно ехать. Все собрано.

Ловко, проворно поднявшись по стальному трапу в кабину грузовика, она втиснулась между мужем и водителем. Последний послушно запустил мотор, и, глядя на него, водители других машин тоже завели двигатели.

– Вот так-то, – подытожил Эндертон. – Все три пророчества оказались разными. Уникальными. Но два из трех совпадали в одном: оставшись на свободе, я непременно покончу с Капланом. Отсюда и иллюзия «мнения большинства»… да-да, иллюзия, и не более. «Донна» с «Майком» предвидели одно и то же событие, но в совершенно разных временных ответвлениях, при совершенно разных стечениях обстоятельств. Таким образом, «Донна» и «Джерри» – так сказать, «мнение меньшинства» и половина «мнения большинства» – оказались не правы. Верное пророчество выдал «Майк», поскольку за предсказанием «Майка» не последовало нового, аннулирующего его правоту. Это-то и решило все дело.

Встревоженный, озабоченно морща ясный, высокий лоб, Уитвер затрусил о бок с кабиной грузовика.

– Но что, если то же самое повторится? Не стоит ли пересмотреть… капитально переработать систему?

– Подобное может произойти только благодаря особому, весьма маловероятному стечению обстоятельств, – ответил Эндертон. – Мой случай уникален, поскольку я имел доступ к служебным данным. Да, повториться он может, но только с новым комиссаром полицейской службы, так что глядите, осторожнее там.

Уитвер напрягся, встревожился сильнее прежнего, и Эндертон, видя его волнение, усмехнулся, весьма довольный собой. Уголки алых губ Лизы, сидящей рядом, дрогнули, ладошка накрыла его ладонь.

– Удачи. Держите ухо востро, – предостерег Эндертон молодого преемника. – Ведь вы – единственный, с кем то же самое может случиться в любую минуту.

Причуды памяти

– Я – Хамфрис, тот, с кем вы пришли повидаться, – представился психоаналитик.

На лице пациента отразился страх пополам с неприязнью.

– Хотите, анекдот о психоаналитиках расскажу? – отметив реакцию посетителя, продолжил Хамфрис. – Глядишь, вам станет спокойнее. Или могу напомнить, что мои услуги оплачивает Национальная Служба Здравоохранения, а значит, вам лично визит не будет стоить ни цента. А хотите, могу вспомнить историю психоаналитика Игрек, покончившего с собой в прошлом году из-за тяжелого тревожного расстройства вследствие махинаций с налоговой декларацией?

Пациент, нехотя улыбнувшись, поднялся на ноги и протянул ему руку.

– Да, об этом я слышал. Выходит, и у психологов психика порой пошаливает? Я – Пол Шарп. О визите с вами договаривалась моя секретарша. Есть тут у меня проблемка… мелочь, конечно, однако хотелось бы с ней разобраться.

Впрочем, судя по выражению его лица, «проблемка» назрела отнюдь не из мелких, и, если с ней не разобраться как можно скорее, дело закончится очень и очень скверно.

– Входите, – радушно распахнув дверь в кабинет, пригласил Хамфрис. – Входите, присаживайтесь: как говорится, в ногах правды нет.

Погрузившись в мягкое кресло, Шарп вытянул ноги далеко вперед.

– А где же кушетка? – удивился он.

– В прошлом, – ответил Хамфрис. – Кушетки свой век отжили где-то около 1980-го. Мы, психологи послевоенного поколения, можем позволить себе разговаривать с пациентом на равных.

Протянув Шарпу пачку сигарет, он закурил и сам.

– Итак, в подробности проблемы ваша секретарша меня не посвятила. Сказала только, что вам требуется консультация.

– Могу я говорить начистоту? – чуть поразмыслив, спросил Шарп.

– Я связан определенными обязательствами, внес полагающийся залог, – с гордостью заверил его Хамфрис, – и, если что-либо из вами изложенного попадет в лапы спецслужб, лишусь примерно десяти тысяч долларов, да не бумажками – звонкой монетой, полновесным серебром Западного блока.

– Да, гарантия убедительная, – согласился Шарп. – Понимаете, я экономист, служу в Министерстве сельского хозяйства, отдел Ликвидации последствий войны. Лазаю по кратерам в местах термоядерных бомбардировок, смотрю, что и где восстанавливать стоит… Ну, это шутка, конечно, – поправился он. – На самом деле я анализирую отчеты исследователей кратеров и на их основании составляю рекомендации. К примеру, именно я рекомендовал всерьез заняться сельскохозяйственными угодьями в окрестностях Сакраменто и индустриальным поясом вокруг Лос-Анджелеса.

Все это произвело изрядное впечатление даже на повидавшего виды Хамфриса: как-никак, в его кресле сидел один из высших государственных чиновников, принимающих ответственные, судьбоносные решения! Чудные дела… такой человек – и приходит за помощью к психоаналитику точно так же, как всякий обычный гражданин, терзаемый фобиями!

– Моя свояченица рекультивации Сакраменто до сих пор не нарадуется, – заметил Хамфрис. – У нее там был небольшой ореховый сад, так его и от пепла очистили за государственный счет, и дом со всеми постройками восстановили, и даже несколько дюжин новых деревьев ей выделили. Живет теперь не хуже, чем до войны… ну, если, конечно, поврежденной ноги не считать.

– Да, мы нашими успехами в Сакраменто довольны, – откликнулся Шарп. С его гладкого, бледного лба градом катился пот, сигарета в руке тряслась мелкой дрожью. – Тем более к Северной Калифорнии у меня интерес, можно сказать, личного свойства. Я ведь сам родился в тех краях, в окрестностях Петалумы, когда-то кормившей всю страну куриными яйцами, выпускавшей их миллионами штук…

Тут его голос дрогнул, осекся, утих, словно слова внезапно застряли в горле.

– Хамфрис, – пробормотал пациент, – что мне с этим делать-то, а?

– Для начала – рассказать мне подробнее, в чем суть проблемы, – посоветовал тот.

– Да вот, понимаете… – Шарп, глуповато заулыбавшись, махнул рукой. – Понимаете, галлюцинации у меня. Уже не первый год, и со временем дело становится все хуже. Думал: плюнуть, забыть – само пройдет, ан нет, не тут-то было. Наоборот, галлюцинации с каждым разом