Современные историки предоставляют Анталкидасу сомнительную честь назвать своим именем мирный договор. С большей проницательностью древние обычно называли его «царским миром». Ни один современник не мог отрицать, что мир был навязан; «царь Ахасуэр [пишет еврейский автор свитка Эсфири] обложил данью земли и острова на море».

Без единого слова протеста густонаселенные и богатые греческие города в Азии были уступлены монарху, которого поэты и ораторы не уставали поносить как «варвара». Показное «освобождение» было забыто. Афины были неприятно выделены из всех государств как единственная упомянутая европейская страна, а также потому, что принцип всеобщей автономии был нарушен лишь в ее пользу, как уже было условлено на неудавшейся конференции в Спарте. Искренний друг Афин Эвагорас был подло оставлен его врагам. Победы греков последних нескольких лет потеряли все свое значение. Хуже всего было то, что европейские греки признали за Персией право вмешиваться в чисто европейские дела — самый опасный прецедент на ближайшее будущее. Артаксеркс вполне мог похвастаться, что ему удалось то, что не удалось Дарию и Ксерксу!

Удивительно, но «царский мир» принес явные преимущества брошенным грекам в Азии. Европейская Греция насладилась короткой вспышкой славы, но условия мира полностью нарушили целостность Спартанской и Афинской империй. Золотые дни Перикла прошли безвозвратно. Подобие демократии сохранилось в Афинах, но оно все больше и больше показывало свою несостоятельность. Постоянные войны опустошили земли, уже истощенные чрезмерной эксплуатацией, и завершили уничтожение свободного землепашца, низведенного до жалкого положения той же самой движущей силой, работу которой мы видели в Персидской империи. Когда Перикл правил Афинской империей, вино и масло континентальной Греции вывозились через границу варварам в прекрасных расписных сосудах, а вместе с ними — много предметов роскоши — чаши и ювелирные изделия из золота, ткани и даже предметы повседневного обихода. Теперь варвары сами выращивали виноград и оливы, делали свои собственные сосуды, ювелирные изделия и другие предметы роскоши. Торговля греков увядала, и они мало что могли предложить для обмена на зерно и сырье, столь необходимые для самого их существования. Вдобавок ко всему из Вавилонии сюда проникло банковское дело; как и в Вавилоне, крупные банкиры были чужеземцами — по большей части финикийцами из Финикии или с Кипра. Афины переполнились подданными других государств, постоянно проживающими в городе. В 355 г. до н. э. Ксенофонт говорил о лидийцах, фригийцах, сирийцах и всевозможных других варварах. К концу рассматриваемого периода в Пирее существовала финикийская колония, которая оставила после себя надписи как на финикийском, так и греческом языке. С исчезновением свободного землепашца города переполнились беспокойным, плохо накормленным пролетариатом; государства были неплатежеспособны, и самым успешным руководителем был тот, кто умел сбалансировать бюджет.

Греческие города в Азии получили по крайней мере частичную компенсацию за персидское налогообложение. Опустошительное действие бесконечных «освободительных» войн закончилось. Членство в широко раскинувшейся Персидской империи снова предоставило торговые возможности. Неустроенные представители греческого населения шли служить наемниками в армии «варваров» — персидскую и армию ее соперника Египта в равном количестве; плата за службу и награбленное добро, которые они привозили домой, являлись вкладом в невидимый торговый баланс.

Было бы неправильно рисовать слишком идиллическую картину сложившейся ситуации. Чрезмерное налогообложение по-прежнему разоряло местных жителей и заставляло их поднимать восстания. Египет, части Кипра, а временами Финикия и Сирия сохраняли свою независимость. Мятежные сатрапы опустошали империю и способствовали упадку персидской системы управления. Классовая война поднимала полуголодный пролетариат на борьбу, которая жестоко подавлялась, слишком часто — тираном.

Но признаки нового процветания греческих городов в Азии можно увидеть на многочисленных прекрасно отчеканенных монетах. Экономическое благополучие, которое хоть часто и было ограничено правящими классами, дало толчок новому развитию культуры. Новый взрыв ионической литературы совершенно различного содержания смутно проглядывается во фрагментах сохранившихся произведений авторов того времени. Развалины внушительных построек, помеченных все возрастающим количеством надписей, показывают, как процветание переводилось в архитектуру и искусство. Зачатки того, что мы называем эллинской цивилизацией, стали очевидны, и был замощен путь для эллинизации Востока, которую продолжили македонские правители.

Нигде эту тенденцию к слиянию Востока и Запада и сопротивление ей жителей Востока нельзя изучить лучше, чем в последней Египетской империи. Наверное, самым удивительным из всех удивительных фактов, которые зафиксированы в летописях этого весьма необычного периода, является то, что победа дипломатии Артаксеркса над греками была завоевана в тот самый момент, когда власти Персии был успешно брошен вызов внутри самой империи. Ни для кого не было секретом то, что мир был заключен для того, чтобы урегулировать египетскую проблему, в то время как по его условиям Кипр был законно уступлен Персии. Для Артаксеркса вернуть себе восставшие земли силой оружия представляло собой совершенно другую задачу.

Согласно договору Афины больше не могли оказывать помощь Эвагорасу, даже послав к нему на время Хабриаса. Такого пункта в отношении Египта в договоре не было, поэтому фараон Ахорис призвал к себе Хабриаса. Греческие наемники, которыми он должен был командовать, были собраны в большом количестве. Был заключен союз с недовольным Гекатомносом в Карии, греками из Барки и вечными мятежниками писидийцами.

Огромное войско было собрано в Сирии Фарнабазом, Титраустом и сатрапом Аброкомасом, получившим наконец возможность продолжить попытку отвоевать утраченное, сорванную Киром в 401 г. до н. э. После восшествия на престол Артаксеркса правитель Иудеи Багос поссорился с верховным жрецом Йохананом и в результате пообещал передать его должность брату Йоханана Иешуа. Открытая война между приверженцами обеих сторон закончилась, когда Йоханан убил Иешуа в храме, но тогда Багос решил войти в священные чертоги и провести расследование. Подвергшись нападению евреев, защищавших свою святыню, он прямо спросил: «Разве я не более чист, чем труп человека, убитого в храме?» — и вошел в храм. В своем ответе на письмо элефантинских евреев, которые просили его помочь им восстановить их храм, Багос написал, что эту задачу станет легче выполнить, если они перестанут приносить в жертву животных. Он не осмелился зайти так далеко, когда дело коснулось более важного храма в Иерусалиме, но он, по крайней мере, мог успокоить свою совесть, назначив почти непомерный налог в размере 50 драхм за каждого ягненка, принесенного в жертву.

По всей вероятности, Йоханан был наказан за убийство своего брата, так как вскоре мы обнаруживаем, что его сын Иаддуа занял должность верховного жреца. Манассей, зять Санбаллата и теперь глава соперничающего храма на горе Герицим, представлял серьезную угрозу единству евреев, так как те, кто вступали в смешанные браки, — в равной степени жрецы и простолюдины — шли к Санбаллату, который давал им деньги и земли в качестве компенсации за то, что они потеряли. Старейшины в Иерусалиме приказали Манассею развестись с его женой-чужестранкой или отойти от активного выполнения своих обязанностей жреца, и в этом их поддержал Иаддуа. Отлучение от исполнения жреческих обязанностей не возымело практического действия, так как Манассей был вне юрисдикции Иаддуа. Правление самого Иаддуа было долгим и небогатым какими-либо событиями, так как он продолжал оставаться на посту верховного жреца вплоть до правления Дария III.