Но я всегда о нем помнил; он, словно отсчитывая секунды моей жизни, звучал всегда так спокойно и негромко, как мог бы звучать голос Бога, – если бы, конечно, Бог оказался саннибэнкером.

И вот теперь мне придется убить твоего брата. Надеюсь, из-за этого ты не станешь держать на меня зла? Я просто боюсь, что он слишком опасен. У него те страницы, вырванные мной из дневника, а их нам непременно нужно вернуть. Мы же не хотим, чтобы их прочел кто-то еще, правда, Мышонок? Хотя, возможно, это даже было бы и неплохо, в конце концов. Я уже давно подумывал о том, как бы мне со всем этим покончить, вот тут, пожалуй, подходящий шанс как раз и появился. От Голди мне теперь все равно никакого проку. Ты вспомни, с какой легкостью он через Пуделя-то переступил. И какую «верность» он хранил мне. Впрочем, Голди всегда был слабаком. Одного намека на возможные неприятности ему хватило, чтобы сразу клюнуть на самый убогий шантаж. Причем шантаж со стороны какого-то жалкого уборщика! Какого-то грязного саннибэнкера.

Убить человека, в общем-то, нетрудно. Можно в один миг столкнуть его с моста. Или хорошенько ударить по затылку. Пожалуй, умение убивать можно сравнить с умением ездить на велосипеде: если уж научился, то никогда и не разучишься. Однако избавиться от твоего братца оказалось труднее, чем мне представлялось. Кто бы мог подумать, что он окажется таким крепким орешком, этот толстый мальчишка, которого я когда-то прозвал Пигги и который вечно распускал нюни, когда мы топили крыс? Он, правда, теперь совсем не толстый. А дураком он и вовсе никогда не был. Он был осторожным, но отнюдь не глупым. Вот почему он и жив до сих пор.

Я заплатил ему тогда десять тысяч фунтов. Разумеется, заплатил. И Голди тоже. Меня даже несколько задело то, как легко Голди это сделал – ведь положенную мне зарплату он всегда выплачивает крайне неохотно. Словно с его стороны это просто благотворительность какая-то, словно он мне ничего и не должен! В общем, я получил назад свои странички из дневника и сжег их в камине, и теперь, пожалуй, моя душа могла бы быть спокойна, если бы не твой брат, Мышонок, который теперь знает, что на самом деле случилось с Крысенышем; а если он еще припомнит те игры, которым мы с тобой так часто предавались в глиняном карьере, то легко сложит два и два и догадается, как именно было дело и с Пуделем.

Целый месяц прошел с тех пор, как он меня разыскал. С тех пор я и сам проделал массу расследований и довольно много о нем узнал. Его имя Б. Б. Уинтер[153]. Я не раз видел его в Деревне, но живет он в Белом Городе – адрес я знаю – со своей пожилой матерью. Он не пьет, не употребляет наркотики, и друзей у него, похоже, нет. Одиночка. С ним, пожалуй, не так уж и трудно было бы разобраться. Однако после той нашей первой встречи он больше никогда не встречался со мной с глазу на глаз. Даже деньги я ему передавал в кофейне нашего местного супермаркета; причем он велел сунуть их прямо в сумку с продуктами. Десять тысяч фунтов занимают не так уж много места, так что их совсем не было заметно в большой хозяйственной сумке под буханкой хлеба, коробкой яиц и бутылкой молока. Все вообще выглядело совершенно невинно. Я заказал чай и тосты, а он передал мне те странички из дневника, вложенные в поздравительную открытку. Никто бы ни о чем не догадался, даже если б сидел рядом с нами.

Собственно, после этого у меня не было ни малейших причин снова с ним видеться. И все же, Мышонок… я то и дело его замечал. Однажды, когда он пешком через парк возвращался домой из «Сент-Освальдз». Затем как-то раз в «Розовой зебре» – это кафе с «органической пищей» на границе с Белым Городом. А однажды я шел по улице, а он проезжал мимо в своем маленьком синем «Пежо» и помахал мне рукой. Чего же он ждал, Мышонок? Почему сразу не уехал из города, как собирался?

Сперва я подумывал о поджоге. Но нет. Это, пожалуй, было бы слишком рискованно. И потом, твой братец, Мышонок, вечно бодрствует, когда все нормальные люди спят, и невозможно было с уверенностью сказать, в какой именно момент ночи он ляжет спать. Затем я решил устроить засаду и дождаться, когда он вечером будет пешком возвращаться домой через парк; но в парке из-за приближающейся Ночи Костров постоянно кишели дети; мало ли кто мог случайно оказаться рядом и меня запомнить. Да и братец твой вел себя очень осторожно. Старался не выходить из дому после наступления темноты. Никогда не посещал пабы по уик-эндам. Вот если б он оказался таким, как Пудель, я бы запросто сумел застигнуть его врасплох. Например, поздним субботним вечером, когда он, хорошенько выпив, в полном одиночестве возвращался бы домой, а я потихоньку последовал бы за ним и где-нибудь в укромном местечке с ним разобрался. Но пьяным твой брат никогда не бывал, и в полном одиночестве мне его застать не удавалось, и укромных местечек он избегал. Он вел себя в точности как крыса, которая никогда больше не попадется в ловушку, если ее один раз поймали и случайно выпустили…

А вчера вечером он вдруг сам мне позвонил. Как раз когда я уже почти смирился с мыслью, что мне так и не удастся застигнуть его в одиночестве. Когда раздался его звонок, я даже трубку брать не хотел. Так поздно мне никто не звонит, разве что телефонные хулиганы. Но некий инстинкт шепнул мне, что, возможно, эта ночь принесет удачу, и я снял трубку.

– Привет, Дэвид. Это я, – сказал он.

Я сразу же узнал его голос. Тихий, не слишком выразительный, слегка запинающийся на некоторых словах, – помнится, в детстве твой брат довольно сильно заикался. Я сделал вид, что раздражен столь поздним звонком, хотя про себя я довольно улыбался, и резко спросил:

– Что тебе нужно? По-моему, ты обещал, что я никогда больше о тебе не услышу.

– Кое-что изменилось.

– Вот как?

И я услышал в его голосе улыбку, когда он сказал:

– Ты сейчас пытаешься угадать, какими еще уликами против тебя могу я располагать, если тех страничек из дневника больше нет. Ты прекрасно знаешь, что больше ничего, касающегося той истории, никуда не записывал; во всяком случае, не записывал в дневник. Но ведь с искусством шантажа ты и сам неплохо знаком; ты в этом деле далеко не новичок и очень неплохо все это время существовал на полученные от него доходы.

– Если ты имеешь в виду «Выживших»… – начал я, но он прервал меня:

– Нет, не «Выживших».

Я минутку подумал и твердо заявил:

– Ты просто блефуешь! – Он никак не мог знать подробностей той истории. Просто не мог. Я никогда никому об этом не рассказывал. Даже тебе, Мышонок.

– Нет, – сказал он. – Я давно следил за тобой. И, что гораздо важнее, следил за твоими счетами в банке. Это совсем не так уж трудно. Для этого нужны всего лишь некоторые данные, немного времени и капелька вдохновения. И я выяснил, что в течение примерно пятнадцати лет ты получаешь регулярные выплаты от одного человека, проживающего в Деревне. И этот человек, как оказалось, знаком нам обоим. И он сохранил всю свою переписку, причем некоторые письма датируются весьма далеким периодом времени.