у всех имелось явное или затаённое недоверие: мы старались от докторов защищаться – влезут ведь, испортят же всё! – а те постоянно ожидали от нас чрезмерного пофигизма и чересчур далеко зашедшей натуральности.

Хотя в подавляющем большинстве случаев индивидуальные акушерки не творили ничего дикого или непрофессионального. Всё-таки далеко не дилетанты: работали на домашних родах, читали Одена и Лебойе, ездили на европейские конференции, впитывая опыт и принципы гуманного акушерства. Само понятие родильного центра по европейскому образцу представлялось именно тем, чего нам так отчаянно не хватает.

А воевали мы тогда по таким поводам, которые в Европе и не поняли бы: за степень длительности безводного периода, за возможность ждать сорок второй недели, за скорость раскрытия, против неоправданной родостимуляции и прочее в том же духе.

Никогда не забуду, как мою беременную вызвали к завотделением, куда пригласили главврача с ещё одним заведующим. И все они громко, грозно и не выбирая выражений рассказывали, что если она не согласится на родовозбуждение (тридцать девять лет, то есть «старородящая», маловодие с ИАЖ 5, плод 3900), то угробит ребёнка – так прямым текстом и говорили: «Вы его убиваете!» А под конец зашли с козырей:

– Вы себя в зеркале видели? Виски уже седые, у вас роды даже не начнутся. А всё туда же – «естественно рожать»!

Дальнейшим не перестану восхищаться. Женщина опустила глаза, оценивая сказанное, выдержала паузу. Потом величественно поднялась, оглядев присутствовавших как английская королева:

– Спасибо, я расторгаю контракт. До свидания.

Расторгла и со мной. И прекрасно родила: сама, через три дня, за шесть часов по ОМС в другом роддоме, приехав туда уже в потугах. Без единого вмешательства.

В общем, было всякое – и больше, увы, неприятного, чем наоборот. Но в 2014-м произошёл уникальный случай: инициатива домашнего акушерства, или, что почти то же самое, европейского родильного центра, вдруг пришла сверху, то есть от руководства роддома!

Случилось это в связи с тем, что замглавврача 9-го роддома, доктора Бранкович, назначили главврачом 22-го. В 9-м она тоже поддерживала проект, и надо отметить, что там было больше всего докторов, с которыми мы работали, – человек семь или даже восемь на фоне двух, максимум трёх в других роддомах. И доктор Бранкович увела с собой некоторых врачей-единомышленников в типовой 22-й роддом – протокольный, жестокий, формальный. Там трудилась моя подруга, с которой мы вместе учились в акушерском колледже, и от неё я знала некоторые подробности.

22-й работал жёстко, ни о каких естественных родах и речи не заходило. Называя вещи своими именами – функционировала абсолютно закрытая режимная организация, в которой женщинам не предоставляли ни малейших свобод. Существовала разнарядка: первые роды не дольше двенадцати часов, повторные не больше шести; к концу смены – по максимуму всех «разродить», дабы не нагружать следующую; «пузыри колем по расписанию» (характерное высказывание одного из тамошних специалистов в белых халатах). Никого ни о чём не спрашивали, не информировали и не предупреждали, никакие права беременных не уважались и не соблюдались, кесарево сечение делали по поводу и без. То есть классический постсоветский роддом-тюрьма.

Как-то я спросила ещё одну знакомую акушерку оттуда:

– Если вот совсем честно, сколько родов у вас проходит без синтетического окситоцина?

– Честно? Один процент. И то родить «без всего» удаётся только тем, кому просто не успели ничего сделать – если, например, приехали и разродились уже в приёмном.

А когда официально запретили выдавливание плода по методу Кристеллера, уточнила у неё же:

– И что теперь, неужели с того дня, как вышел приказ, вот так прямо взяли и перестали выдавливать?

– Конечно, нет, как давили, так и продолжают. Но теперь кто-то стоит на шухере.

Так что акушерская агрессия во всех её смыслах цвела в 22-м буйным цветом – бесконтрольно и неостановимо, ничего человеческого там не знали.

И вот в это царство жестокости и насилия приходит доктор Бранкович – человек разумный, категорически не садистски-врачебного толка, думающий и высокопрофессиональный. Она сама очень хорошо родила второго ребёнка – нарвавшись в первых родах на изрядную порцию совсем не требовавшейся медицины, в следующих прочувствовала на себе, что такое рожать правильно.

Так что проект наш всячески поддерживала, бывала и на конференциях Одена. На одной из них зашла речь о стандартном для роддомов большом количестве серьёзных послеродовых кровотечений. А доктор Бранкович рассказала о выявленном ею существенном снижении таковых после естественных родов без применения синтетического окситоцина. На пальцах растолковав лежащую на поверхности причину: так как организм при введении искусственного окситоцина блокирует выработку собственного, то и внушительной финальной порции, генерируемой гипофизом по завершении родов для быстрого сокращения матки, взяться неоткуда – и никакое увеличение дозы синтетического гормона не способно принципиально исправить ситуацию. Очередная простая истина, о которой почему-то никто не догадывается… Или не хочет.

Доктор Бранкович стала медленно, но верно оздоравливать атмосферу 22-го: смягчать общую политику, приглашать новых докторов, расставаться с не желавшей меняться старой гвардией – благодаря чему атмосфера роддома постепенно изменилась на диаметрально противоположную. Персонал очеловечился на всех уровнях, всё как будто задышало и развернулось.

Казалось, до всех вдруг дошло – быть мягкими, добрыми и чуткими намного легче, приятнее и продуктивнее, нежели служить тюремными надзирателями. Те, в кого система проросла намертво и безнадёжно, уходили, потому что не могли или не хотели так работать. В итоге сложилась невероятно благоприятная обстановка, где никто никого не боялся: в сложных ситуациях все открыто и без каких-либо опасений обращались к главврачу, понимая – всё будет разобрано и решено по справедливости, никого не станут поливать грязью, не спустят всех собак в поисках крайнего. И всё это – правильные идеи, разумность – поразительно непривычным в хмурых отечественных реалиях образом исходило сверху.

А индивидуальным акушеркам со своими подопечными больше не требовалось ловчить и приспосабливаться: ни скрывать протяжённость безводного периода, ни врать, сколько сидели дома и прочее. Все друг другу доверяли – доктора 22-го стали нашими настоящими союзниками и единомышленниками. Естественным образом в него потихоньку перекочевало практически всё московское индивидуальное акушерство, там могли рожать все профессиональные акушерские центры.

22-й роддом стал в принципе лучшим местом для родов в Москве, я приезжала туда как домой и никого не боялась. Не возникало привычного ощущения – войду и услышу чей-то окрик, жёсткое замечание: что я, мол, тем или иным образом не соответствую военизированной системе отечественного родовспоможения. Выветрился обычный тяжёлый дух режимного объекта с обвитыми колючей проволокой неприступными заборами, противотанковыми ежами, железобетонными шлагбаумами и КПП, где обязательно остановят и устроят допрос с пристрастием.

Дошло даже