Парень сначала потупился, а потом вдруг взглянул ей прямо в глаза. Потемневшее от загара, скуластое лицо его точно окаменело. Челюсти плотно сжались, и сквозь зубы вырвалось с горечью:

— Да. Тут уж я ничем помочь не могу. Себя не переиначить. Мы уж такие, как есть. Мужики.

У Элины дрогнули губы. Она испугалась за него. Ее ужаснул его вид, его тяжелый, страдающий взгляд и сдавленный голос. Ей стало больно за него, и в бессильной тревоге она попыталась объяснить:

— Нет... я не к тому... А только... что вы всегда говорите в таком роде... Я же не вообще сказала.

— Оставь. Напрасно ты... Зачем же казаться лучше, чем есть на самом деле.

Теперь девушка чуть не плакала. Она видела, что Аксели глубоко, смертельно обижен. Но она ведь не то хотела сказать. Она снова начала объяснять, но парень встал и против воли вдруг сказал уже с деланным пренебрежением:

— Ну, чего там... Такие уж мы. Ладно. Надо идти домой.

Элина видела, что он все-таки обижен. И весь вечер на душе у нее было тяжело. Ей хотелось объясниться. Но он не приходил целую неделю. За это время Элина часто думала о случившемся. Она упрекала себя и вспоминала Аксели все с большим сочувствием. «Он не такой. Только прикидывается».

И она решила быть с ним особенно ласковой.

Аксели не мог долго пропадать. Он пришел снова, как будто ничего и не произошло. Элина была очень любезна с ним, и он быстро оттаял. Он видел серьезный, как бы извиняющийся взгляд Элины, и на душе сразу стало легко.

Когда он уходил, Элина вышла с ним во двор и, смущенно опустив глаза, спросила:

— Вы уже там пол делаете?

— Да... Сможешь танцевать потом.

— Ох... хо! Меня никто не пригласит...

Парень снова перепрыгнул через забор, хотя ворота были открыты.

V

Отто пахал пар в имении барона. Стояла жара, и его маленькие рыжие лошадки были в мыле. Да и он вспотел не меньше их. Голову его покрывал носовой платок, завязанный по углам, но и он казался слишком тяжелым. Волосы намокли и рубаха — тоже.

Допахав борозду, он присел на плуг. Соседние полосы пахали Канкаанпээ, Мэкеля и другие бароновы мужики. Они тоже было сделали передышку, но ненадолго, потому что на дороге показался всадник. Мужики взялись за плуги, один Отто не двинулся с места. Всадник был управляющий. Когда он подъехал поближе, Отто снял с головы платок и начал вытирать им лицо. Провел даже ладонью по лбу и сбросил на землю капли пота.

Управляющий говорил по-фински немного лучше барона, несмотря на то, что был коренным шведом. Это был один из тех людей, которых финские помещики выписывали из Швеции, чтобы ввести у себя новейшие методы земледелия.

Он остановил коня и, сердито взглянув на Отто, сказал;

— Один сидит. Другие пашут.

— Отстали. Вот я и жду их.

Управляющий видел по полосе, что отстал скорей уж сам Отто.

— Вставай и прибавь жару!

— Надо прибавить маленько ветру.

— А я сказал, давай больше огонька!

— А я говорю, побольше бы ветерка. Очень жарко. Ну и печет! Вон лошадь под вами тоже малость вспотела. В такие дни рожь хорошо созревает.

Но управляющему зубы не заговоришь. Он слишком хорошо знал Отто. Год от года он все сильнее ненавидел этого торппаря, скользкого как угорь. Никак его не схватишь!

— Что думает? Пойдет работать или пойдет совсем прочь?

Отто знал по опыту, что в таком положении слова могут только повредить и надо браться за дело. Он повиновался, но неохотно: лениво встал, пошел поправлять хомут, и это заняло у него непомерно много времени. Взявшись за рукоятки плуга, он опять как будто увидел какой-то непорядок и снова пошел налаживать упряжь. Управляющий все ждал. Наконец Отто двинулся с места. Управляющий смотрел ему вслед. Потом поскакал вдогонку и с ходу хлестнул коней Отто кавалерийской плеткой:

— Не идут... Все одинаковы! Мужик и лошади. Так же ленивы!

Отто смотрел в сторону. По лицу пробежала рябь, но он не перестал улыбаться.

— Да-а... Видно, даже эти кони научились читать «Каисан Лехти»...

— Пора кончать эта болтовня. Разве мужик не знает, кто он есть?

— Если до сих пор не знал, так теперь понял.

— Дело так не кончится. Я буду докладывать.

Напоследок управляющий еще раз вытянул коней плеткой так, будто хотел ударить самого Отто, и ускакал.

Через два дня Отто вызвали к барону. Барон еще не думал прогонять своего старого торппаря, чей отец, дед и прадед строили и обживали Кививуори. Но считал необходимым приструнить его. А если не исправится — пусть уходит.

Отто не успел явиться в поместье. Барон, совершая прогулку, проходил мимо Кививуори и вдруг решил зайти к торппарю сам. Он не любил ничего откладывать.

Его заметили из окна и сразу догадались, в чем дело.

— Та-ак. Ману идет. Теперь уж нам тут не жить.

— И пусть. Но пощады просить не станем.

Как раз и Янне был дома. Анна всполошилась, уговаривала, посылала, чтобы вышли встретить, но мужчины быстро сговорились между собой и приняли решение. «Если только начнет кричать, ответим как следует, спуску не дадим. Оставим торппу и возьмемся все втроем печи класть и дома строить». Против этого горячо возражали Анна с Элиной. Им не хотелось уходить из Кививуори. Конечно, и Отто не хотел этого. Но его подзуживал Янне, да и вообще, сколько же можно терпеть!

— Здравствуйт!

— День добрый.

Анна и Элина испуганно сделали книксен, но мужчины нарочно продолжали сидеть, а Отто был даже в картузе.

Барон смотрел на женщин, стараясь не раздражаться. И все же при виде этих мужланов, развалившихся в ленивых позах, он не мог совладать с собой.

— Прошу садиться, — пригласил Отто.

— Сиди ты сам... Ты водил речи с управляющим, которые суть против поместья. Ты плохо работал поденщина. Ничего не делайт! Ты знайт, что я нет слушайт эти речи. Я, который дает эти земли и домы, где вам жить. Моя чаша теперь уже сверх краев. Если нет коренной изменений, тогда есть один год — и потом другой торппарь. Есть и честны люди, которы делайт работа, и без подстреканий других на лодырничество, и небрежение с хозяйски работы. Я тебе — предупреждение! И знай, что это есть последний.

Секунду