— Наслышана, — ее голос — позвякивание льдинок в кронах деревьев зимой и пение ветра за окном метельной ночью. Хрустальный, нежный, но за этой нежностью читается сила. — Рада, что лорд-Страж наконец решился взять тебя ко двору, девочка. Мне уже стало интересно, что за сокровище он так тщательно скрывает от нас.

— Лорд-Страж просто и подумать не мог, что его фамильяр будет интересен княгине.

Мне кажется или за этим вроде бы невинными вежливыми фразами и впрямь таится второй смысл?

— Сделать из человека фамильяра, — правительница улыбается и с материнской укоризной качает головой. — Так самокритично. Даже моему брату не хватило бы презрения к людям для подобного поступка.

Я бледнею от скрытого в ее словах намека, но Элвин на секунду сжимает мою руку, как бы говоря «Не смей встревать».

И не думала. Это игра, правил которой я не знаю.

— Делать фамильяра из фэйри — слишком просто. Вы знаете, как я ценю сложные задачи.

— Просто? — она слегка приподнимает совершенную бровь.

— Конечно, — простодушно улыбается мой хозяин. — Как мы помним из Священных Заветов: природа фэйри изначально низменна и близка к животной. Каждый второй маг пробовал превратить животное в фамильяра. Скукотища.

Я еле удерживаю порыв отступить, сбежать. Кажется, единственное, что может ждать Элвина после подобного оскорбления, — тюрьма и дыба. Но Иса только откидывает голову, чтобы рассмеяться.

Словесная дуэль продолжается. Элвин отвешивает ехидное и глубокомысленное замечание по поводу запоздавшей весны, повелительница отвечает изящной шпилькой. Они обмениваются двусмысленными насмешками, как театральные актеры — репликами, а я едва успеваю ловить вторые и третьи смыслы, скрытые за каждой фразой.

К счастью, от меня в этом состязании требуется только слушать, и я слушаю, опустив взгляд.

— Все это мило, — обрывает княгиня пикировку. — Но мне нужно удалиться, чтобы собрать снегоцветы для бала…

— Конечно, ваше высочество.

— …И я хочу, чтобы Франческа пошла со мной и помогла нести корзину.

— Но ваше вы… — пытается возразить Элвин.

Иса оборачивается ко мне и вдруг подмигивает, совершенно не утратив невозмутимого выражения лица.

— Буду счастлива помочь вашему высочеству, — завороженно отвечаю я, не отводя от нее взгляда.

* * *

Смех княгини — как перезвон колокольчиков:

— Ты видела его лицо, дорогая? Мужчин нужно иногда ставить на место, иначе они начинают забываться.

Я невольно улыбаюсь вместе с ней, вспоминая возмущенное выражение лица своего хозяина.

— Хотела поговорить с тобой наедине. Поболтать по-женски.

Меня не обманывает предложенный ею дружеский тон. Я прекрасно помню свое место.

— Конечно, ваше высочество.

Княгине интересно, как я стала собственностью Элвина — она не использует стыдливое «фамильяр», как мой хозяин, и правильно делает. Я видела животных-компаньонов у двух рондомионских магов. Собаку и крысу. Это действительно просто животные, пусть крупнее и умнее обычных.

Когда фэйри на приемах спрашивали меня о моем прошлом, я отвечала очень кратко или вовсе уводила разговор в сторону, но с княгиней так нельзя. Иса хочет подробностей, и я отвечаю ей честно и прямо.

Мне нечего стыдиться.

Рассказываю лишь факты, не пытаясь обвинять своего хозяина. Злословить за спиной того, от кого во всем зависишь, — презренная, рабская привычка, я не унижу ни Элвина, ни себя подобными жалобами.

Охлажденное игристое вино в бокалах на тонкой вытянутой ножке и две грозди винограда — белого и красного. Мы сидим на диване и беседуем, а за стеклянной стеной рядом — зимний сад.

Действительно зимний…

Буйство тропических растений — пальмы, лианы, папоротники в два человеческих роста, деревья с толстыми, мясистыми листьями, низкий стелющийся по земле кустарник, усыпанный крупными голубыми цветами…

И все это великолепие — из снега и льда.

Красиво. И очень, очень холодно. Даже от взгляда на стеклянную стену мороз пробирает.

— Когда-то это был настоящий лес, — поясняет княгиня, проследив направление моего взгляда. — Мне захотелось сохранить его навсегда таким.

Я вздрагиваю, а она успокаивающе похлопывает меня по руке ледяными пальцами:

— Не переживай, девочка. Он и сейчас жив, лишь полностью переродился. Растет, плодоносит и цветет. Затем мы и здесь.

Она допивает вино.

— Возьми корзину и плащ. Не снимай его, если не хочешь остаться там навсегда.

Я спешно накидываю протянутый ею плащ — суконный, теплый, подбитый по краю вытертым лисьим мехом.

Наверное, он заклят, потому что, когда мы входим в зимний сад, я не чувствую ни малейшего холода. Даже пар не выходит изо рта.

— Вон там, — княгиня кивает в угол сада, где стоит ледяная скульптура юноши, вскинувшего руки в жесте то ли защиты, то ли мольбы. — Гай был таким милым мальчиком. Очень жаль, что он не послушал меня, когда я говорила про плащ.

Мне становится жутко. Вцепляюсь в край накидки так, что теперь даже богам не под силу разлучить меня с этой тряпкой.

— Снегоцветы, — Иса задумчиво срезает с кустарника голубой цветок. Он и вправду живой — под тонкой льдистой кожицей переливается опалесцирующий свет. — Еще одна традиция — я дарю их гостям по случаю нового года. На счастье.

Мы медленно движемся по дорожке. Княгиня срезает цветок за цветком и кладет в корзину в моих руках, продолжая свои расспросы.

— Тебе нравится быть собственностью Элвина?

— Нет, — в моем голосе нет той уверенности, которую я хотела бы ощущать. — Кому понравится быть рабыней?

— Тебе били рабскую татуировку?

— Нет.

Впервые слышу про такие татуировки.

— Тогда ты не рабыня, — голос правительницы мягок, как лебяжий пух. — И не фамильяр. Элвин плохо разбирается в законах, девочка. Для таких, как ты, есть название. Ты — вассал долга, откуп.

— Как?

— Откуп. Господин расплатился тобою за услугу, и ты перешла к другому повелителю. У вассала долга куда меньше привилегий, чем у полноправного жителя домена, но ты не рабыня.

От слов княгини голова кругом. Слушаю, изумленно хлопая глазами, а она смеется, глядя на мое ошарашенное лицо.

— Думаешь, твой случай уникален, дитя? Нисколько. У тебя тоже есть права. В том числе право уйти от хозяина в другой домен. Видишь, как полезно знать законы.

Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

А если это правда — хочу ли я уходить на самом деле?