всё недовольны работой, всё вам не нравится, а вот будет война, и эти годы вспомнятся вами, как самые счастливые».

Ну что ж, устами неинтеллектуальной (но по-житейски мудрой) Тани глаголет истина.

…А сейчас поговорим о наших буднях. Новая работа задала новый ритм – и я становлюсь сонным и ленивым (до чего человек пластичен?). Да, журнал – это не радио и не газета, жизнь в нём плавная и спокойная, информационно скудная, почти нищенская. Как тут можно работать десятилетиями – ума не приложу. Я хоть порезвился 13,5 лет и теперь, как собака, залез в конуру зализывать лапы и хвост.

…Полевичек тут дал мне «Скорбные песни» Овидия, и я украсил ими свой рабочий час.

Стали виски у меня лебединым перьям подобны,

Старость меж тёмных волос белый отметила след,

Слабости возраст настал, года недугов всё ближе,

Всё тяжелее носить тело нетвёрдым ногам.

Вот теперь бы пора, от всех трудов отступившись,

Жить, ничего не боясь и о тревогах забыв,

Тем, что всегда мне был по душе, наслаждаться досугом;

Тешить изнеженный ум делом любимым подчас…

Как здорово! Прошли две тысячи лет. Кардинально изменилась жизнь. В быт вторглись самолёты и холодильники, автобусы и телевизоры, радио и бытовая техника, и прочее и прочее. А суть жизни осталась неизменной: страсти и страхи, тревоги и опасности, усталость и старость. И вечная мечта: заняться любимым делом…

Дочь поэтессы Екатерины Шевелевой Прохорова рассказывает о своей матери, что она, как Бальзак, пишет ради того, чтобы отдавать долги (паразитирует на ниве идеологических стихов, правда, позволяет себе и фривольные штуки: «Ёлки-палки, лес голубой. / Ты меня ищешь, а я под тобой»).

…Жуткая проблема: обед. Как и на 25 октября, есть негде: все как-то крутятся, или едят (один раз с Гришей обедали в профессорском зале старого здания МГУ), или «у станка», то есть чай и бутерброды. Приходится брать с собой. Всё это как-то забубённо, по-сиротски. А что делать? Вот на радио – это было – да! А в маленьких конторах – сиротство, голь на выдумки… А когда по-сиротски обедаешь «у станка», то на тебя нахраписто лезут строки Андрея:

Как Россия ела! Сёмга розовела,

луковые стрелы, студень оробелый,

красная мадера в рюмке запотела,

в центре бычье тело корочкой хрустело,

синяя чурчхела, крабов каравеллы,

смена семь тарелок – всё в один присест,

угорь из-под Ревеля – берегитесь, Ева! –

Ева змея съела, яблочком заела,

а кругом сардели на фарфоре рдели,

узкие форели в масле еле-еле,

страстны, как свирели, царские форели,

стейк – для кавалеров, рыбка – для невест…

26 января

Анисим Гиммерверт говорит, что везде трудно, что фамилия у него «неэфирная», в «Экран» не пролезешь – всё за деньги, всё закоррумпировано; хорошо бы написать пьесу (два маниловских мечтателя в 47 лет), но как пристроить?.. По поводу моего перехода сказал: «Правда» и «Комсомолка» – это журналистика, передний край, а всё остальное – «Лесная промышленность», «Советская кооперация» – задний, без всякой разницы; деньги платят – и хорошо…

Сегодняшним днём доволен. С Ще поехали на Малую Грузинскую и в подвале Дома работников профсоюза культуры видели персональную выставку Отари Кандаурова, авангардиста 74–75-го годов. Получили мощный эстетический заряд… Все экспонируемые картины написаны не на «главные темы советской живописи». БСЭ определяет их следующим образом: «Жизнь и деятельность вождей и их ближайших соратников, созидательный труд народа, героическая история родины, победы армии и флота, счастливая жизнь и культурный рост советских людей, дружба народов и борьба за мир и светлое коммунистическое будущее» (второе издание, 1952 г., т. 6, стр. 96). Вот эти «главные темы» Кандауровым игнорированы. Взамен вождей он рисует Иисуса Христа, танкам и военным кораблям предпочитает девушек с цветами. Вместо созидательного труда отображает покой космоса. И нет в картинах художника счастливой жизни и культурного роста советских людей, наоборот, в них сквозит неуверенность, тревога и даже страх. И уж конечно, не нашлось на выставке никакого, даже укромного местечка, светлому будущему. Его попросту нет. А есть изображение столпника (полотно «Свет невечерний»), вознесённого кверху в клетке-контейнере, от которой отделяются и падают на землю увесистые камни. Добро и Зло. Жестокая правда вечного мира. А чего стоит во всю стену Достоевский, согбенный тяжкой ношей и придавленный тяжёлым крестом. В рубище. С бессильными руками в кандалах.

2 февраля

Под давлением Ще звонил вчера Тарковскому, поздравил с присвоением ему звания народного артиста (прикупают и приручают). Он спросил, где я, доволен ли? Я ответил: нет, вот жду, когда возглавишь «Мосфильм» и возьмёшь меня редактором. Андрей засмеялся. Едет в Италию.

11 февраля

На улице хоть и морозно (–12°), но дело явно идёт к весне. К волнениям из-за Афганистана начинаем привыкать. Жить в долг тоже привычно. Остаются только переживания по поводу работы. Сел я вчера писать свою кооперативную «бодягу» и неожиданно обнаружил, как туго идёт. Где былая радиолихость? Не знаю, как обработать данные, которые привёз, в какую форму их отлить (опять пуля?). Оказывается, о лесе писать легче, чем о торговле. Там настоящие работяги, а тут… тут я смотрю на них и в душе им не доверяю: наверное, жульё. И рука не подымается писать о них как-то красиво, с пафосом, как полагается у нас писать о людях труда. Конечно, потом, в этом я уверен, всё пойдёт как по маслу, но вот этот первый материал после громадного перерыва как-то не удаётся, ускользает из рук. И потом жанр непонятен: то ли статья, то ли зарисовка, то ли корреспонденция, то ли изложение передового опыта… Но никуда не денешься: надо. Вот поплакался, сейчас сяду.

15 февраля

…Поехали с Хачатуровым в морг Склифосовского института прощаться с Женей Трофимовым. Да, ещё один мушкетёр с Неглинной улицы. Теперь фотографии страшно смотреть: нет Шестерикова, Аболина, Трофимова, нет снимавшего нас Жаркова. Остались Хачатуров и я… Женьке всего 52 года. Цирроз печени. Всё закономерно: злоупотреблял. Но всё равно: ушёл так рано. Казённый оратор на траурном митинге сказал, что-де «коварная смерть вырвала из наших рядов…». Ничего не коварная. А будничная, тихая, методичная… Косит и косит, чтобы наша планета не перенаселялась… В гробу Женька лежал худым и до неприличия молодым, я даже его не узнал.

…Вот такие пирожки. «Надо встречаться с живыми», – подумал я и после прошлогоднего пропуска решил пойти на день рождения