слушал. Так он даже старших товарищей по двору не слушал, когда они рассказывали, откуда берутся дети. Он был весь внимание, вся боль сконцентрировалась в том, что скажет Ефим. «Чень-чень-чень-ченджь!» — то ли подбивал, то ли подтрунивал насмешливый голос старого блюзмена.

— Ты хочешь вмазать или будешь думать, что тебя убьют? — спросил Ефим.

— Вмазать! — коротко ответил Фома.

Теперь он был готов разорвать «лэндровер» голыми руками на тележки для пенсионеров.

— Погоди-погоди! — остановил его Ефим. — Я скажу, когда. Вера, блин, вынь руку, ему сейчас бежать!

Но Фоме рука не мешала, он убежал бы и с ней, было бы зачем…

В птичьем и детском гомоне выстрелы прозвучали неправдоподобно. Фома всегда этому поражался — неправдоподобности выстрелов в обычной обстановке. В кино они звучали совершенно иначе — устрашающе, солидно: мол, убиваем, — а тут… сначала никто даже не обратил внимания на эти звуки, но потом, когда все четыре двери «лэндровера» распахнулись и раздались автоматные очереди, на бульваре стало тихо и пусто.

Только их компания сидела за столиком, не шелохнувшись, словно бессмертные боги на премьере собственной пьесы. Из появившихся невесть откуда «жигулей» бежали те самые молодые люди с оружием, что не понравились скинам, и стреляли по машине в упор, но и из «лэндровера» шла непрекращающаяся стрельба. Внезапно все смолкло. Только две машины — распахнутый настежь «японец» и «шестерка», — работали на холостом ходу.

— У тебя минута, — сказал Ефим, бросая взгляд на часы. — Чемодан на заднем сиденье. Потом уходишь вон в тот двор… — Он показал. — Там проходной подъезд, еще один двор, тоже сквозной, потом арка… выйдешь прямо к ювелирному, направо… я буду там, в машине. Все, пошел!.. Не перепутай двор!..

Он подтолкнул Фому. Тот встал и неторопливо, как будто время его не касалось, направился к расстрелянной машине. Мирные граждане лежали на земле и прятали голову при его приближении. Как пришелец шагал он среди поверженных землян.

Чемодан лежал между ног убитого. Тот, видимо, наклонился за ним и получил пулю прямо в темечко. Рядом с ним сидел еще один — лицом вниз, и еще один висел на руле, медленно сползая с него и создавая иллюзию живого уставшего тела. Крови было немного, грязи больше, засохшей, словно в этой «тойоте» проехали через страну без автомоек.

Наклонившись за чемоданом, Фома подумал, не взять ли ему просто дозу и слинять, пока не поздно: чемодан — это не доза, под землей найдут! Голова убитого парня вдруг ожила, дернувшись черным фонтанчиком волос и крови, после этого раздались выстрелы. Все?..

«Он же сказал — минута. Тридцати секунд не прошло!»

Думать о том, сколько взять, было уже поздно, нужно было бежать, и тогда уж лучше с чемоданом, чем — без, потому что убьют все равно. Фома выскочил на тротуар и зигзагами побежал к проходному двору. Откуда силы взялись? «Нас манит надежда и гонит страх,» — вывалилось откуда-то.

До поворота в спасительный двор было метров сорок-пятьдесят и все пятьдесят метров вокруг Фомы бешено плясала щебенка и кусочки асфальта, отбитые очередями от стен домов и тротуара.

— Стой, сука! Убью, да?! — несся в спину гортанный голос в перерывах между очередями.

И выстрелы теперь не казались ненастоящими — жарко обжигало осколками камней. «Точно убьют!.. — обернулся он перед тем, как свернуть во двор, и увидел двух хромающих за ним смуглых парней с автоматами. — Ё-моё, влип! Кавказ!»

Подъезд был единственный и Фома, не раздумывая, заскочил в него. Но он был не проходной…

— Да, нам было известно, что вас посещали на периметре, — заметил Фрилл. — Долго гадать не приходилось, поскольку сами вы не доложили…

Совет был, как всегда в последнее время, в неполном составе. Светлейший предоставил вести заседание своему секретарю и теперь сидел, отрешенно закрыв глаза.

— Чем вы это можете объяснить? — спросил Фрилл.

Сати пожал плечами.

— Объяснить?.. Ну, хотя бы тем, что, во-первых, началась быстрая трансформация, сразу за ней новое проникновение противника — это во-вторых, комиссары из Синклита, в — третьих, и еще масса дел на периметре, которые в условиях боевых действий не терпят отлагательства. Так что я, до этого заседания, не имел реальной возможности сделать сообщение.

— Вы считаете это неважным?..

Фрилл, как всегда, ставил вопросы остро. Светлейший не открывал глаз, казалось даже не слушал, чего нельзя было сказать об остальных. Зетро, например, уже возмущенно пыхтел, но еще не решался выступить открыто — слишком тих был Последний Председатель.

— Наоборот, — миролюбиво сказал Сати. — Я сообщил об этом сразу же, как представилась возможность. Жаль лишь, что сумел освободиться только сейчас. Поверьте, господа, у меня не было и минуты лишней.

Сати обвел высокое собрание взглядом.

— Впрочем, что это я? — усмехнулся он. — Вы же сами всё прекрасно знаете! Тем более, как выясняется, это ничего бы не дало.

— То есть? — нахмурился Фрилл.

— А то и есть, что он над нами смеется! — не выдержал Зетро. — Сайтера разыскивают, как преступника, а он не считает нужным сообщать о его обнаружении немедленно, дела, видите ли! Как будто мы занимаемся игрушками! Да вы представляете, что он натворил?!

Сати поднял руку, пытаясь остановить военного, но тот еще не все сказал.

— Конечно, представляете!.. Не надо меня останавливать!.. То, что он натворил — это еще не самое страшное. Самое страшное то, что он еще натворит, этот ваш вундеркинд!.. Неужели вы этого не понимаете?..

Вопрос был риторический, поэтому Сати даже и не пытался ответить.

— А если понимаете, то ваше заявление, что сообщение об их появлении ничего бы не дало, по меньшей мере странно! — выпалил Зетро, и перевел дух. — Для меня, во всяком случае!

— Зетро, успокойтесь, это не народное собрание и не заседание генштаба! — подал голос Фрилл.

— А жаль! — Зетро сел. — Только пусть Сати объяснит мне, почему?

— Объяснит,