принесет ему облегчение. Но это было временное облегчение, он засыпал, просыпался и сквозь строчки письма, как сквозь веки, прорывались страшные видения: казино, кровавый шабаш в машине, бульвар…

Бульвар. Он словно опрокинулся на Фому шумом и светом. Что он здесь оставил? И как очутился?.. Фома оторвался от скамейки, к которой его припекло солнцем. Где он?.. От него, его вида, шарахались в разные стороны. Тогда закурить!.. После нескольких неудачных попыток, кто-то не выдержал и дал-таки ему прикурить…

Очнулся он возле столиков — белых, как лебеди на Чистых прудах, пока их не постреляли из ближайших палаток на шашлыки, — рядом с урной, может быть, потому что сигарет здесь было словно накрошено голубям. К нему шел решительный молодой человек в чем-то красном. Тореадор, понял Фома, надо уходить.

— Все-все-все!.. — поднял он руки навстречу. — Я уже!

Он успел подняться на ноги и оказался вровень с блюстителем местного порядка, что того несколько успокоило. Фома был не так уж плох, правда, голова звенела, возможно, от знакомства с урной, но это был звон за здравие, не за упокой.

— Вали отсюда! — скомандовал официант, ибо красным пятном оказались форменные брюки и жилетка.

— А посидеть? — поинтересовался Фома.

— Ты даже уже полежал! — отрезал тот, начиная теснить Фому к выходу.

Но чем хороши официанты? Сердца их всегда открыты милосердию, если оно оплачивается. У Фомы в руках оказалась пачка денег, происхождение которых было для него тайной, как деньги олигархов. Зато их дальнейшую судьбу он мог предсказать с точностью до пятидесяти грамм, с помощью Антона, как оказалось, самого симпатичного человека, которого он повстречал возле урны.

— Тоша, сто пятьдесят «хеннесси», «экс оу», кофе, но так чтоб с мясом, и пачку «Кэптэн Блэк», не «свит»…

— Не накурился еще? — тепло пошутил Тоша, кивнув на окурки у урны и улыбкой, на всякий случай, показывая, что ничего, кроме нежности, к Фоме не испытывает.

— Не мой размер, Тоша, — похлопал его Фома по крутому плечу.

Он оказался один на терраске. Вероятно, было утро и первый завтрак клерков закончился. Или вечер?.. Он не мог определиться даже по солнцу, место было незнакомое, точнее, никак не узнаваемое, а само солнце слепило так, что он купил у Тоши очки, и это встало ему по случаю тошиной доброты, всего лишь в полпачки.

«Это же настоящий поллароид с биостеклами! Они живые!» — уверял его Тоша и показывал какую-то картинку с птичкой, которая была видна только в очках. Все вокруг стало голубым и зеленым. Играл Карлос Сантана, обещая голосом Джона Ли Хукера, что все изменится: чень-чень-ченджь!..

Потом вдруг кто-то начал стрелять и люди бежали мимо него, как волны мимо волнореза…

Проснулся он практически без денег и без очков, и даже Тоши не было, как он ни призывал его на помощь. Добрые люди, в таких же красных жилетках, сказали, что Тоша уволился и уезжает в Канаду на постоянное место жительства, он с детства любил хоккей. Фоме же посоветовали не орать, пока не выкинули вообще. Он все еще никак не мог вспомнить это место, спросить же не приходило в голову, настолько отчужденные лица были вокруг с отъездом Тоши по кленовый лист. Зато терраска каким-то чудесным образом наполнялась людьми и опустошалась — быстро, как в научной хронике о муравейнике, и он не мог сказать, дни идут или часы.

За его столом, а он был склонен считать его своим, после того, как лишился всего, кроме сигарет, появлялись и исчезали люди: одиночки, парочки, компании, даже семьи с детьми, если других мест не было. Нищие и попрошайки сортировали прямо перед ним деньги, не боясь его, как пепельницы, и он никогда не видел столько мелочи, даже в метро.

Он казался настолько безобидным, что по нему прыгали воробьи, склевывая с одежды что-то видимое только им. Известный актер, фамилию которого он никак не мог вспомнить из-за слепящего солнца, давал интервью рядом с ним и говорил такие вещи, словно Фома был его другом и они вместе снимают журналистку. Он подмигивал и улыбался Фоме и Фома все понимал, но его реакция опаздывала примерно на полчаса, наверное, поэтому его не боялись и не стеснялись, наряду с воробьями, даже актеры. Когда он, наконец, среагировал, актер уже ушел и уволок радиодевицу, видимо, в прямой эфир — эфир эректус — место обитания богов и богинь — богемы.

И влюбленные… они его тоже не боялись, никто его не боялся! Или не замечал. Фома такого наслушался! Но не успевал… Рядом с ним уже начали фотографироваться, как с Пушкиным или Горацием. Exegimonumentum!..

Идиллию нарушила дикая стрельба из двух остановившихся напротив кафе машин. Народ лег, потом побежал. Потом на бульваре наступила тишина, как в горах, после обвала…

Корреспондент то ли «Голоса», то ли «Свободы», расспрашивал посетителей кафе, является ли Россия полноправным восьмым членом Большой Семерки, на встречу с которой поехал президент. Ответы были разные. И то, что недостойны и неполноправны. И то, что гады они.

— Кто?

— Без комментариев!

И то, что сама Семерка недостойна России, потому что главное событие в России, это поездка президента и патриарха к мощам Саровского. И вот это действительно событие, которое перевернет мир — все погибнут, а русские останутся, с нами Бог потому что!

— А вы как считаете?

— А я никак, я неграмотный!..

— А я считаю, что это они малоразвитые! В каком городе еще столько мерседесов? А где еще так дорого жилье? Москва — самый дорогой город в мире! Только Япония еще кое-как! Остальным — работать и работать!

— Так, может, России возглавить семерку?

— На хрена раскрываться, пусть помогают! Мы потихонечку, темной лошадкой, так оно надежнее!.

— У меня кошелек спёрли, какая еще свобода, после этого? Верните, скажу!..

— Иди ты со своей «семеркой», я «тройку» пью! — послал кто-то корреспондента, в конце концов…

Бульвар продолжал листаться, словно бесконечный