Кто бы ни устроил эту мизансцену, он знал обо мне и о моем предполагаемом посещении рощи. Логично допустить, что ему известны и мои теперешние действия, и планы на будущее. Он не распоряжается воронами, но имеет доступ к добываемым ими сведениям. Иной причины для такого хитроумного и сомнительного способа связаться со мной я не вижу.

И еще кое-что.

В той битве, которая, как считалось, стоила жизни Ревуну, участвовало немало колдунов. Большинство их числилось погибшими. Но позднее мне сообщили, что кое-кто просто бежал, имитировав свою смерть.

Я снова осмотрела фигурки. В некоторых угадывались знакомые черты. Три были раздавлены каблуком. Те, кто умер.

Я не пожалела времени на поиски, но все же едва не пропустила нечто важное, то, без чего картина не складывалась. Уже почти стемнело, когда я обнаружила изящную фигурку, несущую под мышкой нечто похожее на голову. Не сразу я поняла заложенный в эту композицию смысл.

«Если не искать, то и не найдешь», – сказала я Нарайяну.

Многие фрагменты мозаики состыковались, как только я поняла: невозможное возможно. Моя сестра жива. Передо мной предстала совершенно новая картина. Я испугалась до смерти.

И страх помешал мне увидеть самую важную часть послания.

У Нарайяна было плохое настроение.

– Храм нужно освящать заново. Все, абсолютно все осквернено. Но по крайней мере, они не совершали надругательств умышленно, не марали святых мест. И идол, и реликвии остались нетронутыми.

Я не понимала, о чем речь. У всех джамадаров физиономии были вытянуты. Я взглянула на Нарайяна, сидящего напротив меня у очага. Он воспринял мой взгляд как вопрос.

– Любой неверующий, обнаруживший святые реликвии или идола, украл бы их.

– Может, они боялись проклятия?

У него округлились от страха глаза. Повертев головой, он приложил палец к губам и прошептал:

– Откуда ты знаешь о проклятии?

– С такими вещами, как святыни, всегда связаны проклятия. В этом их первобытная прелесть.

Излишний сарказм. Просто я была не в себе. Хотелось поскорее убраться из этой рощи. Не слишком приятное место. Здесь умерло немало народу, причем не от старости. Земля пропитана кровью и усыпана костями, а воздух еще дрожит от крика. А здешний запах – и физический, и психический – наверняка очень нравится Кине.

– Долго мы еще тут пробудем, Нарайян? Я помогаю, чем могу, но не собираюсь торчать в этой роще всю оставшуюся жизнь.

– О… Госпожа, Фестиваля не будет. Чтобы очистить храм от скверны, требуется несколько недель. Жрецы расстроены, обряды отложены до Надама. Это незначительный праздник. Перед тем как у ватаг начнется сезон отдыха и связь между ними прервется, жрецы напомнят им о необходимости истово молиться Дщери Ночи, почаще призывать ее. Жрецы утверждают, она медлит из-за нашего недостаточного усердия.

Неужели он всю жизнь будет выдавать мне информацию по крупицам? Впрочем, едва ли среди верующих найдется охотник подробно рассказывать о своих праздниках, святынях и тому подобных вещах.

– Тогда почему мы до сих пор здесь? Почему не отправляемся на юг?

– Мы приехали не только ради Фестиваля.

Это правда. Но интересно, каким образом я могла бы убедить этих людей в том, что являюсь их мессией? Об этом Нарайян умалчивает. Ни одна актриса не сыграет роль, не зная из нее ни единого слова.

Вот в чем проблема. Нарайян искренне верит, что я Дщерь Ночи. Верит, поскольку страстно желает, чтобы я ею была. Так что намекать ему насчет репетиции бесполезно. Он убежден, что интуиция должна раскрыть для меня мою сущность.

Но почему-то она не спешит давать подсказки.

Нарайян нервничал: было похоже, что джамадары разочарованы. Тот факт, что я обнаружила осквернение храма, еще не доказывал мою способность оправдать их надежды.

– Как я могу совершать чудеса на земле, утратившей святость? – спросила я шепотом.

– Не знаю, Госпожа. В наших догматах нет указаний на этот счет. Все в руках Кины. Она пошлет знамение.

Знамение? Прелестно. Но мне еще не выпало возможности изучить список примет, которые у этой публики считаются важными. Знаю о воронах: они имеют сакральный смысл, да еще какой! Верующие рады нашествию этих падальщиц на Таглиос, считают их предвестницами Года Черепов. Что еще?

– А на кометы вы обращаете внимание? – спросила я. – На севере в прошлом году видели комету, и еще раньше пролетала. Здесь их наблюдали?

– Нет. Комета – плохое знамение.

– Для меня – уж точно.

– Ее называют Мечом или Языком Шеды – Шедалинка. Она отбрасывает свет Шеды на землю.

Шеда – одно из древних имен верховного божества гуннитов. Его еще зовут Царем Царей Света.

– По словам жрецов, при появлении кометы Кина теряет свою силу, ибо свет небесного тела озаряет небо всю ночь.

– Но луна…

– Луна – светило Тьмы. Луна принадлежит Теням, она создана, чтобы эти отродья Тьмы могли охотиться.

Его речь стала невразумительной. У любой религии есть светлая и темная сторона, есть правая и левая, добрая и злая. Кина хоть и носит атрибуты Тьмы, на самом деле предпочитает держаться в стороне от этой вечной борьбы; она и враг Света и Тьмы, и союзник каждого из них – в зависимости от обстоятельств. В общем, я вконец запуталась, тем более что никто не мог толком объяснить, как в действительности обстоят дела с точки зрения их богов. И веднаиты, и шадариты, и гунниты относились к чужой вере с большим уважением. У большинства гуннитов все божества – не важно, с чем связанные, со Светом или Тьмой, – пользовались одинаковым почитанием. У всех были свои храмы, культы и жрецы. Но некоторые – например, культ Кхади, к которому принадлежал Джахамарадж Джа, – были заражены учением Кины.

Нарайян разглагольствовал обо всем этом, переливая из пустого в порожнее, и его глаза бегали; потом он и вовсе перестал смотреть на меня. Уставившись в огонь, он все говорил и говорил и прятал за болтовней охватившее его уныние. Кроме меня, никто не заметил перемены в нем. За свою жизнь я научилась хорошо понимать людей. Кое-кто из джамадаров тоже нервничал.

Что-то должно случиться. Очередное испытание? Если да, то от этих людей не стоит ждать любезного обращения.

Мои пальцы скользнули к желтому треугольнику на поясе. Последнее время я мало тренировалась – была слишком занята. Я удивилась своему машинальному движению и подумала: «Зачем?» Это оружие вряд ли спасет меня от неприятностей.

Назревала какая-то опасность. И теперь я ее чувствовала. Постаралась сконцентрировать психическую энергию, хоть и мешала аура рощи. Это можно сравнить с попыткой сделать глубокий вдох в душной комнате, где лежит труп недельной давности. Но упорства мне не занимать. Если даже сны не сломили меня, то сейчас я тем более справлюсь.