«архиерей с головы до ног» показал себя в илиодоровском деле с лучшей стороны. С самого начала конфликта еп. Гермоген мог бы выдать о. Илиодора головой своим противникам, отведя их гнев от себя. Но такое простое решение ему даже не пришло в голову. Вместо этого он, не задумываясь, поставил на карту все свое положение ради простого иеромонаха.

Совместно пережитая катастрофа сплотила их. Еп. Гермоген и о. Илиодор поняли и глубоко полюбили друг друга.

Как и говорил иеромонах, он отныне «во всем» подчинялся преосв. Гермогену, что бросалось в глаза и окружающим. И. А. Родионов отмечал «непререкаемый авторитет» саратовского епископа над о. Илиодором: «И мне кажется, что Вы один, Владыко, обладаете тем бесспорным авторитетом, перед которым преклонится от. Илиодор и сделает так, как Вы ему укажете».

Когда случалось говорить о саратовском архиерее, о. Илиодор не мог сдержать своего восторга, сыпя эпитетами в превосходной степени — «самый величайший, святейший», «праведнейший», именуя еп. Гермогена «подвижником земли русской», «святителем-ревнителем», а по отношению к себе — «возлюбленным и доблестным архипастырем», «драгоценным отцом» («ибо верю ему как Богу»), «возлюбленным, дражайшим великим отцом», «возлюбленным начальником».

Отношение о. Илиодора к еп. Гермогену Родионов охарактеризовал как «великую сыновнюю любовь и уважение».

Со своей стороны, преосвященный видел в о. Илиодоре свое «как бы родное духовное детище». Считая его «великим подвижником», владыка высоко ставил его царицынские труды. «…принимая во внимание неоценимо полезную деятельность для церкви Христовой иеромонаха Илиодора, я не могу не относиться к нему с полным и глубоким сочувствием, а к его ошибкам — снисходительно и с чувством сожаления. Он сделал весьма много духовного и нравственного добра, он трудился с необыкновенным усердием и замечательным успехом, и я считал его и считаю доселе лучшим моим сотрудником на ниве Христовой».

О. Илиодор справедливо называл епископа своим «покровителем и защитником», порой даже единственным. Это особенное покровительство отмечали многие. Анонимный источник «Биржевки» говорил, что «епископ несколько увлекался всем тем, что происходило в Царицыне», а гр. Уваров писал об «илиодорствующем епископе Гермогене». Даже сам Труфанов со временем стал обвинять в своей катастрофе еп. Гермогена, «который будто бы не останавливал его вовремя, а скорее поддерживал в нем дух противоречия и оправдывал его поведение».

Однако в 1909 г. о. Илиодор обрел еще одного покровителя. Чем сильнее было потрясение от весенних невзгод, тем больше была благодарность человеку, сумевшему в одну минуту утешить и обнадежить бедного затравленного священника. Во время знаменитой аудиенции Александра Федоровна советовала о. Илиодору «слушаться» «отца Григория», но рекомендации оказались излишни: иеромонах «был тогда поглощен глубоким почтением к своему, чуть не с неба свалившемуся благодетелю».

Позже Сергей Труфанов объяснит действия Распутина корыстными мотивами: «Григорий, увидев, что он наверняка потеряет дружбу Феофана, искал новых друзей среди видных представителей духовенства, в которых нуждался, чтобы разубеждать Николая и Александру во время нападений своих врагов. Как нельзя вовремя Григорий поймал меня в сеть». Вот только о. Илиодор, настоятель крохотного провинциального подворья, даже не имевшего статуса монастыря, вовсе не был «видным представителем духовенства».

Царицын (1909)

На подворье

Вернувшись, вопреки козням врагов, в свой Царицын (30.IV), о. Илиодор нашел на монастырском подворье образцовый порядок. Велись строительные работы в храме и на территории подворья, где возводились новые корпуса и больница. Братчики щеголяли новенькими значками «Всероссийского православного братского союза». Значки, имевшие на себе изображение креста и национального флага, были только что получены из Саратова в количестве нескольких сотен и быстро распроданы по 50 к. Это дает представление о численности царицынского отдела «Братского союза».

Первые проповеди о соблюдении праздников (3.V, 1.VI и др.)

Сигнал к новому этапу биографии о. Илиодора дал, сам того не подозревая, член Государственного совета В. М. Андреевский. Еще в феврале он внес в вернюю палату законопроект о сокращении неприсутственных дней, предлагая уменьшить их число более чем втрое — с 43-х до 12-ти. По мнению Андреевского, исключению подлежали, во-первых, почти все царские дни, а во-вторых многие церковные праздники, как великие, так и двунадесятые, и сопутствующие им дни. В благочестивой Российской Империи такое предложение было форменным скандалом.

Преосв. Гермоген воспринял проект Андреевского близко к сердцу. 3.V в кафедральном соборе владыка «с большим энтузиазмом» и даже «со слезами» произнес проповедь на эту тему: «скорее мы все пойдем в Сибирь, в каторгу, но ни одного праздника не отдадим». Многие слушатели плакали. Позже преосвященный официально ходатайствовал об отклонении этого, попахивавшего кощунством, проекта.

Вскоре призывы к соблюдению праздников, как эхо, раздались со всех амвонов Саратовской епархии.

Идеи своего архипастыря воспринял и о. Илиодор, проживший с ним под одной крышей почти весь апрель, то есть именно в дни, когда Государственный совет впервые заговорил о законопроекте в общем собрании (22 и 29.IV.1909). Недаром эту тему иеромонах поднял одновременно с владыкой, 3.V, при первой же воскресной беседе с прихожанами.

Для Царицына вопрос о соблюдении церковных праздников стоял тогда очень остро. Той весной местные лесопромышленники решились на неслыханную меру: приказали рабочим грузить лес в Великий Четверг и Великую Пятницу, а один — еще и в Великую Субботу до обеда. Работы на Светлой седмице тоже начались раньше обычного. Причиной столь жесткой ломки обычая стала боязнь конкуренции, поскольку лесопромышленники соседней Сарепты, особенно иноверцы, уже перешли к подобному порядку. Более того, круглый год работы на лесопильных заводах велись в воскресные дни по чисто техническим причинам: именно в эти дни железная дорога подавала вагоны для перевозки леса, и за их простой пришлось бы платить штраф.

После Пасхи рабочие попытались добиться праздничного отдыха, в чем им на помощь пришел Василевский, предложивший всем крупным лесоторговцам подписать обязательство о прекращении работ в праздники, но эта затея ни к чему не привела.

Таким образом, проповедь о. Илиодора упала на подготовленную почву. Коснувшись законопроекта, он перешел к положению на местных заводах, причем отметил, что сами рабочие не видят для себя в столь усиленном труде никакой пользы и признаются: «что заработают в этот день, то и пропьют». На ту же тему о. Илиодор говорил и в других случаях — как на подворье, так и при молебнах, которые он служил в городе по просьбам рабочих.

Василевский, как видно, не слишком следивший за столичной модой, ничего особенного в призыве священника к соблюдению праздников не заметил. Вот если бы проповедник призывал к обратному, полицмейстер бы удивился. А тут он спокойно доложил губернатору: «[В] деятельности Илиодора за последнее время ничего выдающегося нет».

Зато опытный слух Семигановского мгновенно уловил новые мотивы в майских проповедях объекта своего наблюдения, что и отразилось в