Перелистнув последнюю страницу, я будто увидела картину целиком и страшно разозлилась. Черт подери, да если бы пани Ковальская не экономила, подбирая наставниц и прочий персонал, да заодно получше проверяла бы документы, эта парочка не пробралась бы в пансион и Виктория не загубила бы столько человек. Даже ее брат, с детства неловкий и тощий Виктор, был бы цел.

Впрочем, в этой истории столько «если бы», что предаваться их перечислению теряет всякий смысл. Что свершилось – того не изменить. Даже если мы доведем задуманное до конца.

Тут я вспоминаю, что Сара, которая к этому моменту успела задремать, вынесла из полуподвала не только тетрадь, но и какое‑то письмо. От кого оно могло быть? Может, на нее вышла старая знакомая, Мельпомена? Как оказалось, та самая, что вырезала странный символ на черной двери пансиона. Вдруг они помирились?

Я вскрываю конверт и не сразу соображаю, что письмо написано на немецком. Я не упражнялась целый год, да и почерк оказался довольно прихотливым, поэтому на перевод и осознание у меня уходило чуть ли не больше времени, чем на чтение дневника со всеми его ошибками и кляксами.

«Уважаемая фройляйн Роговска В.

Пишу сообщить, что ознакомился с присланным Вами исследованием, или, верней сказать, сочинением.

В первую очередь хочу отметить Ваше хладнокровие – Вам, с Вашей биографией и личным опытом, обратиться и предложить свои услуги ассистента именно мне! Фактически врагу. Но, смею предположить, это связано лишь с тем, что все остальные сколько‑нибудь серьезные исследователи смежных тем Вам уже отказали. Судя по состоянию листов с рукописью, они проделали неоднократный путь до адресата и обратно по почте.

Что неудивительно: Вы так и не указали ни названия, ни адреса учебного заведения, на базе которого проходило Ваше исследование. Следовательно, все показатели, приведенные в выкладках и таблицах, следует принимать только на веру. Надеюсь, Вы понимаете, что в дальнейшей исследовательской деятельности это совершенно недопустимо?

Также хочу обратить Ваше внимание на неуместную для академического труда эмоциональность и прочую лирику, которыми вы насытили чрезмерно объемную пояснительную записку, в которой Вы описываете процесс взросления Ваших подопытных. Это простительно молодой женщине, в конце концов, ваш разум устроен так, чтобы украшать и романтизировать, но не ученому. В дальнейшем от привычки к праздному словословию придется отказаться.

“Синдром перетянутых струн” – совершенно неверная, любительская терминология, тогда как уже существует понятие “посттравматическое расстройство личности”. Видимо, сказывается общий недостаток классического образования, который сквозит в каждой Вашей строке, хоть Вы и упомянули в письме, что Ваши аттестаты и рекомендательные письма трагически сгорели при пожаре. Весьма удобное обстоятельство, не находите?

Но мне больше интересен аспект Вашего исследования, связанный с превентивными мерами, комплексом упражнений, призванных укрепить нервную систему солдата, сделать его невосприимчивым или менее восприимчивым к неизбежному стрессу и также способным действовать стремительно, без сомнений и последующих сожалений, а по завершении миссии вернуться к обычному образу жизни без закономерных последствий. Однако Вы указываете, что так и не добились результатов именно по этой шкале из запланированных и Ваш главный образец так и не избавился от излишней впечатлительности. Этот результат, впрочем, как и все результаты Вашего дилетантского исследования, невозможно проверить на истинность. А жаль, было бы очень познавательно встретиться с Вашей подопечной и провести с ней серию тестов. Возможно, Вам удастся обнародовать ее координаты? Хоть девицы-подростки и не лучший материал для подобного исследования ввиду их чрезвычайно подвижной нервной системы и склонности к истерии, тем не менее диалог мог бы сложиться прелюбопытный.

Принимая во внимание все недочеты, полагаю, они также служат доказательством Вашего авторства, что Вы не позаимствовали работу более достойного кандидата, скажем, жениха или старшего брата.

Несмотря на ошибки в теории и незрелый подход в целом, в Вашей работе все же есть искра оригинальной мысли, а посему, полагаю, Вам и Вашим идеям стоит дать небольшой шанс. Вам, женщине без образования и рекомендаций, стоит ценить это. Могу предложить Вам место младшего ассистента в моем революционном исследовании возможностей преодоления психологических барьеров человека в стрессовых условиях, о котором Вы, судя по всему, прочли в журнале “Башня”, что, в принципе, похвально для девицы Вашего возраста.

На рост в должности можете не рассчитывать, плата тоже будет скромной. Если данные условия Вас устраивают, приезжайте по адресу [фрагмент вырезан маникюрными ножницами], и мы обсудим вопрос Вашего непосредственного размещения и обязанностей. Надеюсь, Ваш уровень владения немецким языком не станет новым источником проблем.

Перед тем как купить билет, потрудитесь телеграфировать о Вашем намерении принять предложение о работе.

Проф. фон Зиммельбаум,

15 марта 1926 г.»

Значит, Виктория планирует продолжать свои бесчеловечные исследования, только на новом, более высоком уровне. И тогда до нее будет уже не достать, не добраться… Вот, значит, что за конверты она носила и получала с почты, как рассказывала Сара! Это объясняет и множество марок на них – она искала ученого, к которому могла бы набиться в ассистентки со своим экспериментом… над нами. Надо мной. Вот эта «подопечная», чьими именем и адресом как бы невзначай интересуется профессор Зиммельбаум из Германии, – это же я, я одна выжила после всех ее издевательств! Боже…

Бабочка вот-вот расправит крылья.

Ей отказывали все подряд и отсылали рукопись о пансионе обратно, но этот ученый, он нашел в ней что‑то, из чего сможет извлечь выгоду, применив к будущим солдатам. Для будущих войн. У них будут и медикаменты, как у Рихтера, и аппаратура, как у Пеньковского. Они не остановятся.

Так глупо! Я мечтала стать историком, археологом, а история творилась прямо у меня под носом.

Виктория так долго ждала ответа, хоть какого‑то варианта, подрабатывая в школе и, чтобы не потерять сноровку, повторяя манипуляции по гипнозу и внушению с Сарой. Но совсем недавно, может быть, только сегодня, она получила этот высокомерный, желчный, но все же положительный ответ – ей дадут место и… Как Сара сказала из ее комнатушки? «Здесь какие‑то чемоданы».

Она собирается уезжать прямо сейчас. Сложила одежду, белье, какие‑то мелочи, а сверху положила самое дорогое – свой дневник, что вела с одиннадцати лет, и письмо с приглашением. И куда бы она ни уходила на ночь глядя – может, просто зашла к соседке сверху, – она вот-вот исчезнет навсегда. Ее поимка и наша месть – вопрос всего нескольких часов! Мы должны немедленно остановить ее!

Осторожно поднимаюсь с кровати, чтобы идти к Юлии, а Сара во сне переворачивается на бок и тихо плачет. Поправляю примочку на подсыхающем волдыре. «Папа…» – скулит моя малявка. У меня внутри все переворачивается, но я сжимаю челюсти и выхожу.

На часах три утра. Мертвый час, ведьмин час. Юлия не спит. Она внимательно выслушивает меня и кивает:

– Сначала идем к ней домой. Если она еще там, подстережем, когда будет выходить с чемоданами, затащим в подворотню и там задушим. Вот чулок. Если не получится, топор еще при мне. Если же она уже убежала в сторону вокзала, придется как‑то ловить ее там. Документов у нас нет, так что на поезд нам не попасть.

Сказав это, она будит Франтишку. Та спросонья хмурится и ворчит как щенок.

– Зачем? – шепчу. – Оставь ее!..

– Мы не вернемся, – спокойно говорит моя сообщница.

Это логично – ни к чему приводить в этот штетл кровавый след. Значит, мы все же обманули Сару и с ее бедой ей придется