справляться самой. Как горько. Но на кону десятки, а возможно, сотни и тысячи жизней!

Укутав хорошенько Франтишку, мы уже готовы идти, как вдруг снова раздается громовой стук в дверь. Черт, это полиция! Ловит беглянку или нас за то, что разбили стекло! Быстро отступаем и запираемся, хоть и ясно, что это бесполезно. Если нас захотят арестовать, то непременно арестуют. Но вот из кухни семенит пани Бергман – ее шаги не перепутать.

Женщина отпирает дверь и ахает. В ответ ей раздается молодой мужской голос, он говорит на идише. Ничего не понять!

Они тихо переговариваются, а потом пани Бергман пропускает их в дом. Шагов много, идут трое, не меньше. Судя по звукам, они заходят в комнату, где спит Сара. Зачем? Это не полиция, те говорили бы на польском.

– Это бундовцы. Помнишь? Те самые, с площади. – Видя мое недоумение, Юлия поясняет: – Подумай сама, больше некому. Они что‑то затевают, как и мы.

Что ж, вот и славно, возможно, именно они помогут Саре. Возможно, ее ритуал, о котором она говорила, все же сработал, только призвал не нас, бесполезных, полубезумных девиц, а крепких парней, подкованных в политике.

Когда все шаги стихают, мы с Юлькой пробираемся к небольшому оконцу, что смотрит на темную улицу. Снаружи стоят еще мужчины, их темные силуэты виднеются в отблесках одинокого фонаря на краю улицы. Сейчас нам не уйти. Голоса гудят в комнате за закрытой дверью, но тут раздается неожиданно звонкий и отчетливый голос пани Бергман:

– У него остались только мы двое, пусть знает! Говорите по-польски.

Юлька кивает мне на ситцевую занавеску в цветочек, что прикрывает вход на кухню, поближе к источнику звука. Неплохое укрытие. Главное, чтобы Тишка не пошла нас искать.

Мы жмемся к тонкой стене, разделяющей комнаты, чтобы не пропустить ни слова.

– Хорошо, – басит молодой голос. – Действовать нужно сегодня, сейчас. Пана Бергмана задержали по подозрению в убийстве и пытались добиться признания, но он так его и не сделал. Все это время вашего сына держали в камере участка, но до нас дошли сведения, что уже утром его конвоируют в другое место, где учинят быстрый суд, а приговор незамедлительно приведут в исполнение.

– Но ведь суд… – робко возражает бабушка Шошанна.

– Приговор будет обвинительный, все уже решено. Видите ли, осудить вашего сына за убийство «христианского младенца» – крайне выгодно для тех, кто сейчас борется за власть в стране, а дело и так слишком затянулось, больше ждать они не намерены.

– А если найти настоящего преступника? – это уже Сара. Голосок слабый, но столько в нем убежденности.

– Девочка, они уже нашли его, допросили и отпустили, сочтя доказательства незначительными. Вернее, ее.

У меня перехватывает дыхание. Так преступник – женщина?..

– У его друга Марека мать была в банде скупщиков краденого. Мальчишки что‑то не поделили, и Павелек пригрозил, что он сдаст мать друга в полицию. Все указывает на нее, ей даже оправдаться нечем, но следователи решили, что это было бы слишком просто, – с неприязнью усмехается еще один мужской голос. – Гораздо полезней обвинить во всем жида.

– Не смей сквернословить в моем доме, ты, мелкий поц! – напускается на него бабушка Сары. – Ты, Яша, с чего ты таки взял, что Осе… грозит самое страшное?

Сара тихо вскрикивает.

– Да с того, что я знаю, на что способны эти люди, – запальчиво отвечает первый мужчина. – Подобные случаи уже были. Пару лет назад, когда этот бандит Пилсудский и его свора только начинали рваться к власти, они вывезли, казнили и посмертно осудили за шпионаж десятки офицеров, высоких чинов. Они так действуют, потому что это работает.

Пару лет назад погиб мой отец, офицер, воевода. На поле боя, как я думала и только месяц назад осознала, что на тот момент война с большевиками уже закончилась.

«Его убили свои же!» – так выкрикнул новый муж матери в разгар их скандала.

В том проклятом пансионе мы были изолированы от мира, а теперь он обрушился на нас многотонной тушей, угрожая раздавить своим уродством. Наши ссоры, наши войны, наши кукольные трагедии – столь крошечные по сравнению с тем, что происходило и происходит снаружи.

Тех солдат убивали из-за власти.

Моего отца убили из-за власти.

Отца Сары вот-вот отнимут у нее ради чьей‑то власти.

Ногти впиваются в ладони.

Юлия смотрит на меня. Я чувствую давление ее взгляда, но не отвечаю на него.

– И что же нам делать? – обреченно спрашивает пани Бергман после долгой паузы.

– Мы немедленно вызволим его из-под ареста, до того, как его перевезут, – пауза, – через два с половиной часа. Укроем в надежном месте. Возможно, вывезем из страны. Так он, по крайней мере, останется жив.

Снова молчание.

Тяжкий, почти ощутимый в воздухе вздох старой женщины:

– Нет, Яша. Не могу я благословить вас на это дело. Вы и Осю не спасете, и себя погубите, нельзя… Так ваши матери сиротами останутся. Как пережить такое? Ох, горе…

– Нам не нужно благословения, – возражает на это второй мужчина. – Мы пришли предупредить. Чтобы вы были готовы, чтобы ждали.

– Мы скоро вернемся, – договаривает Яша. – С Иосифом. Вы знаете, что это значит, вы…

– Вернете папу! – недоверчиво восклицает Сара. – Верните его, прошу вас!

– А ну, цыц! Вы рожи свои видели? – грозно восклицает Шошанна. – Вас с гоями и в темноте не перепутать! Беспамятное дурачье! Погромов давно не было? Так вы их получите, все мы получим сполна. Знаете, что стало с кагалом, где укрыли двоих грабителей?

– Мой папа – не преступник!

– При всем уважении, пани Бергман, мужчины этого штетла уже приняли решение. Мы выступаем. Готовьтесь, разбудите ребе Перельмана.

Мужчины идут мимо нас по коридору, выколачивая сапогами пыль из плетеных половичков, а ситцевая занавесь колышется, задевая замерших нас с Юлькой.

Грохает дверь, удаляются по улице шаги. Мы тоже можем уходить, нам пора, прямо сейчас.

Но что‑то упрямо держит меня на месте. Не шелохнуться.

Нам нужно бежать. Пани Новак уже собрала чемоданы и сейчас торопится на острых каблучках по темным улицам к Познаньскому вокзалу, чтобы с рассветом умчаться к своей новой чудовищной жизни.

Но через два с половиной часа Иосифа Бергмана, отца Сары и сына бабушки Шошанны, увезут из города, чтобы где‑то казнить за преступление, которого он не совершал. Тем парням нужен кто‑то, кто не связан со штетлом, чтобы прикрыть их.

Чувствую, будто меня раздирает надвое.

Моя малявка вот-вот станет сиротой, прямо как я.

Кто‑то обязательно пострадает в ходе экспериментов Новак, прямо как мы.

Попытка убийства или шанс на спасение?

Я должна решить, и это решение – самое главное из всех, что я когда-либо принимала. Юлька смотрит на меня выжидающе:

– Мы идем, Магда?

– Да, – наконец решаюсь я. – Мы идем помочь тем бундовцам. Если уж рисковать свободой и жизнью, то… В общем, лучше спасти одного хорошего человека, чем наказать плохого.

– Хорошо, – спокойно кивает Юлька, так что я даже теряюсь:

– И что, ты не станешь со мной спорить? Даже ногой не топнешь? Ау, Юлия, я только что послала к черту все, к чему мы стремились!

Но Юлия только пожимает плечами:

– Ты – воевода, ты старшая сестра, в конце концов.