развод одной из моих знакомых. Что ж, я и год назад говорила, что этот брак обречен. А дальше…

Чашечка проворачивается в моих пальцах, и черный кофе тонкой струйкой льется на кипенно-белую скатерть. Жустин вскрикивает и спешит на помощь, но я прошу оставить меня одну.

Расправляю сероватый газетный лист ладонями и вглядываюсь, вглядываюсь, изо всех сил вглядываюсь в надежде, что мне это кажется.

Но нет, ошибки быть не может: на белом обломке какой‑то стены огромный, в полтора человеческих роста, мурал – две ладони держат крапивный лист под перевернутым месяцем. Что же это такое?

Впиваюсь глазами в статью. В ней говорится, что это стена школы, где до этого скрывались горожане, и что этот знак обещал им защиту, то тут, то там появляясь в условленных местах. Репортер также упомянул, что никто не знает о происхождении этого символа, но всем без исключения известен его посыл – надежда на спасение. Дальше в статье описывалось состояние разных городов и нанесенный им ущерб.

Я отираю ладонями онемевшее лицо.

Оказывается, символы имеют свойство оживать и изменять свое значение по собственному желанию. Что ж, он был мольбой о прощении, в наших руках он стал силой и страхом, а теперь трансформировался в надежду.

А еще теперь я точно знаю, что в далекой Европе все гораздо серьезней, чем мы могли надеяться.

* * *

– Я надеялась, фильм будет покороче, – ворчит Франтишка. – Я успела съесть весь попкорн!

– И мой заодно, – фыркает Сара, поддевая сестру локтем.

Смотрю на них и поражаюсь, как они выросли и в то же время почти не изменились. Хоть Саре уже двадцать четыре, она все еще такой ребенок! Зато Франтишка за эти годы стала куда общительнее. Возможно, дело в том, что наш дом окружают прекрасные платаны и клены и никто не мешает Тише проводить все необходимые ей древесные ритуалы.

Американцы – те еще зажатые тисками морали пуритане, в Бостоне тоже, но это не мешает им тайком обращаться к нам. Гадания, спиритические сеансы и амулеты пользуются популярностью, так что дела наши идут достаточно хорошо, чтобы по пятницам наряжаться в наши лучшие костюмы, что шьет Сара и в контру моде расшиваю этническими узорами я, и по многу раз ходить в кино на картины с нашей Магдаленой.

– Юлия, а как тебе новый фильм? – Сара с обаятельной улыбкой склоняет голову набок, заглядывая мне в лицо. Волосы у нее уложены в аккуратную ракушку, не выбивается ни волоска; на затылок заломлена кокетливая шляпка.

Действительно, как? Магда, хоть уже давно изменила внешность, по своей сути осталась той самой героиней, что из раза в раз бросается противостоять мраку, который олицетворяет то злодей, то абстрактные силы. Выходит, она так никогда и не успокоилась, а все вела ту борьбу, каждый раз начиная ее снова и снова, ныряя в завязку, взмывая на кульминации и неизменно приходя к счастливому финалу. Это так на нее похоже – вечная героиня сказки.

Но, полагаю, даже ей известно, что это не может продолжаться без конца. Сейчас она дива, об отточенной элегантности которой пишут даже самые резкие критики, которую за любовь к черному и жемчугам сделала своим амбассадором Шанель… Но что после? Ведь внутри она все та же девочка, напуганная и сломленная. Пусть прошли годы, наша суть неизменна.

– Фильм хороший, – выношу вердикт, и сестры кивают. – Только, видится мне, он последний. И Магда скоро вернется к нам…

– …ведь мы – ее настоящая семья, – подхватывают Сара и Франтишка.

Мы смеемся, звонкими голосами оглашая темные аллеи.

Примечания

1

 Юлиуш Словацкий (1809–1849) – польский поэт и драматург эпохи романтизма.

2

 Адам Бернард Мицкевич (1798–1855) – польский поэт белорусского происхождения, автор мистической поэмы «Дзяды».

3

 Детская игра в смерть и воскрешение.