Я уставился на лежащего на спине рыжебородого воина, изо ртакоторого раздавалось рычание: «Никогда, никогда не скажу я, что этосправедливо, никогда, никогда...»

– Это не мои мертвые, – прокричал я, повернулся ипобежал. Но опять споткнулся и снова упал лицом вниз на мягкое ложе из тел. Вотдалении исчезали в пламени руины какого-то города; рушились стены; пушкагрохнула в очередной раз, и воздух наполнился ядовитым дымом; люди падали изаходились в кашле; общий припев «я не знал» сливался в одну стройную ноту, иэтот порядок был хуже, чем его отсутствие!

– ПОМОГИТЕ! – все кричал я. Никогда не испытывал яподобного облегчения от крика, никогда не ведал я такого чистого ивсепоглощающего малодушия, чтобы криком взывать к высоте небес в этом Богомзабытом месте, где вопли заполняли все пространство и никто тебя не слышал,никто, кроме улыбающихся мертвецов-прислужников.

– Учись, дорогой мой.

– Учись. – Шепот, как поцелуй. Душа индийца с головой втюрбане и смуглым лицом. – Учись, мальчик мой.

– Взгляни наверх, посмотри на цветы, посмотри нанебо... – Женщина-призрак из прислужников танцевала по кругу, ее белоеплатье то пропадало в клубах копоти и дыма, то вновь появлялось, ступни еетонули в глине, но затем уверенно выбирались на твердое место.

– Не дурачь меня, здесь нет сада! – заорал я. Я стоялна коленях. Одежда моя была изорвана, но под рубашкой был Плат! Он был у меня!

– Возьми меня за руки...

– Нет, отпусти меня! – Я просунул руку под пиджак,чтобы накрыть Плат. Пошатываясь, мне навстречу поднялась неясная фигура спростертой рукой. – Ты, ты, проклятый мальчишка, ты, грязный щенок, ты –на улицах Парижа, словно сам Люцифер, сияющий золотым светом, ты! Подумай, чтоты сделал со мной!

Из тьмы проступила таверна, мальчик, падающий навзничь отудара моего смертельного кулака, покатившиеся бочонки и крики пьяниц,набросившихся на меня.

– Нет, остановитесь! – зарычал я. – Уберите его отменя. Я его не помню. Я никогда не убивал его. Не помню. Говорю вам, я немогу... Клодия, где ты? Где ты – та, кого я обидел? Клодия! Николя, помогитемне!

Но были ли они там, затерявшиеся в вихре, или исчезли, давнопропали в туннеле на пути к сияющему торжеству наверху, на пути к радостнымпеснопениям, вплетающим тишину в свои мелодии и аккорды? Молитв я уже неслышал, тех молитв, что шли оттуда, с небес.

Мои вопли лишились всякого достоинства, и все же насколькодерзко звучали они для моего слуха.

– Помогите, кто-нибудь! Помогите!

– Неужели тебе надо сперва умереть, чтобы затем послужитьмне? – спросил Мемнох. Он возник предо мной, гранитный ангел тьмы сраспростертыми крыльями. «О да, разрушь эти ужасы ада, пожалуйста, пусть хоть вэтом своем ужасном виде!» – Ты вопишь в аду так же, как пел на небесах. Это моецарство, это наша работа. Помни о свете!

Я упал назад, ударился при этом плечом и ушиб левую руку,потому что не хотел отпускать Плат, который держал правой рукой. Я увидел надголовой промельк небесной голубизны, осыпающиеся с зеленых веток лепесткицветков персика и свисающие с этих же веток ароматно пахнущие плоды.

Дым застлал мне глаза. Коленопреклоненная женщина сказаламне:

– Теперь я понимаю, что никто не может простить меня, кромеменя самой, но как могла я сделать с ней такое – она же такая маленькая. Как ямогла...

– Я думала, тут – другое, – прошептала молодая девушка,хватая меня за шею и касаясь своим носом моего, пока говорила, – но тызнаешь эту доброту, просто когда держишь его за руку, а он...

– Прости! – молвил Мемнох и стал продвигаться вперед,осторожно отодвигая души в сторону.

Но толпа напирала; бледные фигуры мчались надо мной ивокруг, словно стремились к какому-то, мне невидимому источнику их тревоги.

– Прости! – прошептал Мемнох.

Он выхватил из толпы выпачканного в крови монаха, коричневаясутана которого была изорвана в клочья, ступни – обожжены и покрыты волдырями.

– В твоем сердце – власть! – сказал Мемнох. –Стань лучше Его, подай Ему пример.

– Я люблю... Его... – С губ призрака слетел шепот, асам призрак неожиданно исчез. – Он не мог допустить, чтобы мы такстрадали... Не мог.

– Он прошел испытание? – спросил я. – Прошла лиего душа освидетельствование в этом адском месте? Было ли достаточно слов,которые он сказал? Или он ползает где-нибудь здесь, в грязи? Или же туннельвзял его наверх? Мемнох! Помоги мне.

Я повсюду искал монаха с обожженными ступнями. Искал иискал.

Взрыв потряс городские башни, и они обрушились. Огромнаямечеть рухнула. Человек стрелял из ружья по бегущим. Женщины в покрывалах скриками падали на землю.

Громче и громче гремел колокол.

– Боже милосердный! Мемнох, колокол звонит, слушай! Большечем просто колокол!

– Колокола ада, Лестат, и они ни по кому не звонят! Онизвонят по нам, Лестат! – Он схватил меня за ворот, словно собираясьоторвать от земли. – Вспомни свои слова, Лестат. Колокола ада – ты слышишьзов колоколов ада!

– Нет, отпусти меня. Я не понимал, что говорю. То былапоэзия. То была глупость. Отпусти меня. Я не могу это вынести!

Под лампой вокруг стола с десяток людей спорили над картой,иные – обняв друг друга и указывая на различные участки, окрашенные в тусклыецвета. Повернулась чья-то голова. Мужчина?

Лицо:

– Ты!

– Отпусти меня! – Я повернулся и был отброшен к стене скнижными полками; книги попадали, блестя корешками и ударяя меня по плечам.Господь милосердный, мои члены не могли больше этого вынести. Я заехал кулакомв сверкающий земной глобус, укрепленный на причудливом деревянном обруче. Наменя уставился пустыми глазницами стоящий на коленях ребенок.

Увидев дверной проем, я побежал.

– Нет, отпусти меня. Не могу. Не буду. Не буду.

– Не будешь? – Мемнох схватил меня за правоепредплечье, надвинувшись на меня хмурым темным лицом, подняв крылья и вновьзаслоняя свет, когда они сложились, чтобы окутать меня, словно я – егособственность. – Ты не поможешь мне освободить это место, послать эти душина небеса?