– Знаю. Ну, так ты хочешь или нет помочь мне в борьбе противНего и Его креста? Отправишься ли ты со мной на небеса – в этот мерзкий адболезненного узнавания, мерзкий в своей одержимости страданиями! Нет, ты нестанешь служить мне в каком-нибудь одном из этих мест. Ты будешь служить вовсех сразу. И подобно мне, небеса вскоре могут показаться тебе почти столь женевыносимыми, что и ад, из-за своей возвышенности. Их блаженство заставит тебяпожелать исправить совершенное Им зло, ты будешь стремиться заставить адработать на эти смятенные души, чтобы помочь им вознестись из трясины к свету.Когда находишься в лучах света, то не можешь забыть эти души! Вот что значитслужить мне.

Он помолчал, потом спросил:

– У тебя достанет смелости увидеть это место?

– Мне бы хотелось.

– Предупреждаю тебя, это ад.

– Я только начинаю представлять себе...

– Он не будет существовать вечно. Настанет день, когда либосам мир будет разнесен на куски Его человеческими почитателями, либо все те,кто умрет, станут посвященными, и предадутся Ему, и попадут прямо в Его руки.Совершенный мир или мир разрушенный, одно или другое, – но однажды адунастанет конец. И тогда я вернусь на небеса, счастливый остаться там первый разза все мое существование, с начала времен.

– Возьми меня с собой в ад, пожалуйста. Теперь я хочу егоувидеть.

Он протянул руку, погладил меня по волосам, затем прижалладони к моим щекам. Ладони были теплыми и ласковыми. На меня снизошло ощущениепокоя.

– Как много раз в прошлом, – сказал он, – я почтизавладевал твоей душой! Я видел, как она вот-вот выскользнет из плена твоеготела, и все-таки твоя сверхъестественно сильная плоть, твои сверхъестественныйразум и геройская смелость не давали душе и телу разъединиться, и душа, бывало,мерцала и горела внутри, не даваясь в руки. А теперь... теперь я иду на риск,предлагаю тебе погрузиться в ад, хочу, пока ты не передумал, чтобы ты посетилего, в надежде, что ты вынесешь увиденное и услышанное и вернешься, чтобы бытьсо мной и помочь мне.

– Было ли хоть раз, чтобы моя душа воспаряла к небесам,минуя тебя, минуя вихрь?

– А как ты думаешь?

– Я помню... однажды, когда я был жив...

– И что?

– Чудное мгновение. Я пил и беседовал с хорошим своимдругом, Николя, это было на постоялом дворе в моей деревеньке во Франции. Внезапно,всего на какой-то миг, я ощутил невообразимое блаженство: все показалосьтерпимым и совершенно непричастным ни к какому ужасу, когда-либо совершенномуили могущему произойти. Всего один миг, пьяный миг. Помнится, я описал его набумаге, пытаясь вновь воскресить в памяти. То было мгновение, когда я готов былпростить все, что угодно, и отдать все, что угодно, и, возможно, в тот миг япросто перестал существовать: что я видел, было вне меня. Не знаю. Если бы втот момент пришла смерть...

– Но пришел страх – страх, когда сознаешь, что, даже умерев,можешь ничего не понять, что ничего может и не быть...

– Да. А теперь я опасаюсь чего-то худшего. Того, что,несомненно, нечто существует, и оно, может быть, хуже, чем ничто.

– Ты вправе так думать. Не обязательно нужны орудия пыток,гвозди или огонь, чтобы заставить мужчин и женщин желать забвения. Ты толькопредставь – желать, чтобы ты никогда не жил.

– Мне знакомо такое. И я боюсь вновь испытать это чувство.

– Правильно делаешь, что боишься. Я думаю, ты никогда еще небыл настолько готов к тому, что я собираюсь показать.

По каменистому полю кружил вихрь, мощная центробежная силарассеивала и высвобождала те души, которые пытались освободиться от ее уз; кактолько им удавалось это сделать, они обретали узнаваемые человеческие формы ипринимались колотить во врата ада или просто слонялись вдоль невообразимовысоких стен, посреди вспышек огня, обращаясь друг к другу и моля о чем-то.

Голоса терялись в шуме ветра. Души в человеческом обличьепребывали в борении, некоторые блуждали словно в поисках каких-то потерянныхпредметов, а потом поднимали руки, снова отдаваясь на волю вихря.

Женская фигура, тонкая и бледная, протянула руки, чтобысобрать не находящую себе места, плачущую стайку детских душ; некоторые из нихбыли настолько малы, что не умели ходить. Души детей блуждали с жалобнымплачем.

Мы приблизились к вратам, к их узким, разомкнутым наверхуаркам, поднимающимся ввысь черными тонкими силуэтами и словно сработанным изоникса средневековыми мастерами. Воздух был наполнен тихими жалобнымистенаниями. Души отовсюду протягивали к нам руки; тихий гул голосов окутывалнас наподобие комариной стаи или полчища мух над полем после сражения. Призракихватали мои волосы и пиджак.

Помоги нам... впусти нас... будь проклят... проклинаютебя... проклятый... возьми меня назад... освободи меня... проклинаю тебянавеки... черт тебя побери... помоги мне... помоги...

Ропот крепчал.

Я сопротивлялся, чтобы души не загораживали мне вид. Передомной плыли размытые лица, горестные вздохи обдавали горячим дыханием мою кожу.

Врат как таковых не было, были просто проемы.

Возле них стояли мертвецы-прислужники, с виду более плотные,а на самом деле с такими же просвечивающими фигурами, как у других, разве чточуть плотнее и различимее; они манили к себе потерянные души, каждую называя поимени; они перекрывали ураганный ветер призывами к тому, что каждый долженнайти дорогу внутрь и что это еще не вечные муки.

Чадили факелы; по верху стен горели лампы. Неборасполосовывали зигзаги молний и мощный таинственный фейерверк от выстреловпушек – и старинных, и современных. Воздух был наполнен запахом пороха и крови.Снова и снова вспыхивали огни, словно в каком-то сказочном представлении,устроенном на потеху старинного китайского императорского двора, а затем вновьнакатил мрак, делая все вокруг нематериальным и холодным.

– Входите внутрь, – пропели мертвецы-прислужники,призраки столь же решительные, каким был Роджер, в одеяниях всех времен инародов, мужчины и женщины, дети, старики – ни одного непрозрачноготела, – все они направлялись мимо нас в запредельную долину, пытаясьпомочь боровшимся, проклинающим, упавшим. Мертвецы-помощники из Индии в своихшелковых сари, из Египта – в платьях из хлопка, из давно канувших в Лету царств– в великолепных, богато изукрашенных придворных одеяниях; костюмы со всегосвета – украшенные перьями наряды, которые мы называем дикарскими, темныесутаны священников; самовыражение всего света, от самого примитивного до великолепнейшего.