– Ну, большое добро! Это кто же такой?

Дмитрий покосился на Лёлю, но та молчала.

– Не знаем, – осторожно ответилон. – Мы тут были в гостях у доктора, еще ни с кем не успелипознакомиться. Видим – раненый человек, ну, вытащили.

– Безрукий, – с брезгливым и в то жевремя жадным любопытством пробормотала женщина, вытягивая шею и раздуваяноздри. – Ишь ты… Кто тут из них был безрукий, не припомню что-то… – Ивдруг заорала во всю мочь: – Эй, Мишка! Мишка, слышь? Кто был среди барских безруки? Не помнишь?

Из-за вставшей торчком бетонной плитывыглянула кудлатая голова (волосы на ней, запорошенные кирпичной пылью, былидикого красного цвета) и выразилась в том смысле, что все бабы – дуры, а Нюрка– из них наипервейшая, поскольку тратит время на болтовню, когда народ все ужрастащил.

Нюрка весело ответила забористой бранью ивдруг глянула хитровато, подозрительно:

– А что ж вас доктор с собой не взял, коли вытакие с ним были друзья? Сам улетел, а вас бросил?

Дмитрий только и мог, что пожал плечами. И всамом деле – как ответить? Не взял вот… Но откуда она, интересно, знает?..

– Ну, вам повезло, – сообщилабаба, – сейчас бы тоже валялись вон там, на полянке.

– Что? – недоверчиво пробормоталДмитрий. – Вертолет упал?

– Упал, упал! – радостно закивалаобщительная баба. – За прудом, в прогалине. Мужики хотели подойти, дапобоялись. Ой, ну я пошла, а то и правда что все растащат.

И, весело махнув на прощание, она кинулась вразвалины.

Лёля взглянула на Дмитрия полными слез глазамии покачала головой:

– Не верится, правда?

– Может, он еще жив? – хмуро пробормоталтот.

– А что, и его спасать будешь?

– Не отказался бы, – хмыкнулДмитрий. – Чтобы кости своими же руками переломать! Ладно, пошли. Так итак мимо вертолета не пройдем.

Олеся открыла глаза, потянулась кокровавленному телу, лежащему неподалеку. Лёля обняла ее, что-то шептала наухо, гладила растрепанные волосы, мелко целовала в висок, и постепенно девочкапритихла, перестала рваться и теперь только взглядывала на раненого, протяжновсхлипывая.

С помощью Лёли Дмитрий взвалил Семибратова наплечи; она навьючила на себя сумку, взяла Олесю за руку. Кое-как пошли.

Ноша была не тяжела, и все-таки Дмитрий брелеле-еле. Мутило от запаха крови, которая продолжала сочиться. Он подумал, чтоэтот человек может умереть от потери крови прежде, чем они дойдут до «Атамана»и окажут толковую помощь, но не ощутил при этой мысли ни надежды насправедливость судьбы, ни обиды: мол, столько сил пропадет впустую. Если несешьтяжелый груз, лучше не думать о нем. Идти, идти, идти, считая шаги, намечаясебе мысленно этапы…

Первый привал они устроили через полкилометра,у пруда. Дмитрий уложил Семибратова на землю поудобнее, посчитал пульс. Да…случалось нащупывать пульс и лучшей наполненности. Вот тут Гоша отвел бы душу,комментируя! Ладно, как-нибудь.

Олеся подобралась к отцу, испуганнозаглядывала ему в лицо. Потом быстро клюнула губами в щеку и вернулась к Лёле,забралась ей на колени, сжалась в комок. Да, девочка еще мала, не умеет любитьсама, нужно, чтобы ее кто-то любил, согревал…

Дмитрий осмотрелся: если верить черноглазойбабе, за осинами и лежит та прогалина, куда упал вертолет доктора. Почему же онупал? Напоролся на молнию или впрямь было что-то с мотором? Доктор же небосьтак спешил удрать, что не слушал механика! Поспешишь – людей насмешишь. Да уж!Сходить посмотреть?.. Только сначала надо немного прийти в себя. Нет, а правда– что он будет делать, если доктор и в самом деле жив? Хотя вряд ли. Дмитрий нераз и не два видел, что остается после падения вертолетов… Кстати, можно тудавообще не идти и предоставить все естественному ходу событий. Это самоеразумное, пожалуй.

Он отыскал в камышах свои вещи, открыл пакетыс едой, разделил хлеб и сухую колбасу. Лёля с ужасом уставилась на базуку:

– Неужели мне и это придется нести?! Она длячего? Это ручная пушка? Она в самом деле способна выстрелить? Могу себепредставить! – В голосе ее звучало презрение.

– Давай я понесу! – вызвалась Олеся.Забыв про еду, она с восхищением водила пальцами по красному сверкающему дулу иноровила нажать на курок.

– Хотите, я?.. – донесся голос – тихий,как шелест травы, но все обернулись так резко, будто рядом ударил гром.

Олеся вскрикнула, Лёля испуганно махнуларукой, а Дмитрий шумно выдохнул сквозь зубы, силясь сдержать невольную дрожь,пробежавшую по плечам.

Да, Леша мог напугать кого угодно – этим своимбледным, заострившимся лицом и провалившимися глазами, рваниной, в которую превратиласьего одежонка. Похоже было, что он продирался сквозь непроходимые заросли и всеветви этого леса пытались его удержать. Мальчик еле стоял на ногах. Дажекозленок, которого он прижимал к груди, казался смертельно усталым и невзмекивал по своему обыкновению.

– Ой, Лешенька… – прошептала Лёля. –Откуда же ты взялся?

Мальчик не обратил на нее внимания – смотрелна Дмитрия и беспамятного Семибратова, лежащего на траве.

– Так и помрет без отпевания… – проговорилвдруг, но не своим, тонким, ломким, а чужим, лишенным живых красок голосом.

– Типун тебе на язык, – огрызнулсяДмитрий. – Он жив, может быть, еще и очухается! Ты лучше скажи, кудапропал. Я уж думал, тебя на том сеновале вместе с Андреем…

– На сеновале? – пробормотал Леша, ивидно было, что он с трудом соображает, о чем идет речь. – Не помню… я отстаросты убежал. Он за мной гнался, а я убежал. Ты меня старосте не отдавай, нето он меня, как бабку, в болоте затопит!

– Что?.. – выдохнула было Лёля, но толькозажмурилась, подавившись дальнейшими словами.

Олеся между тем выпрямилась и как зачарованнаяпошла к Леше, бормоча:

– Ой, он кто? Это братец Иванушка? Твойкозленочек заколдованный? Можно я его поглажу?

Дмитрий и Лёля молча смотрели, как мальчикпередал Олесе козленка, как они стоят, быстро, тихо перешептываясь. Все трое поочереди откусывали от бутерброда и яблока, которые держала Олеся.

Лёля уткнулась в плечо Дмитрия, и слезысогрели его холодную кожу.

С усилием поднял руку и погладил по спутаннымволосам:

– Ну, чего ты? Потерпи еще немножко! Все живы,дети вон… Ну, не плачь, пожалуйста!