— Ты хочешь его повернуть на хорошее дело?

— Что ты считаешь хорошим делом? Дело герцога не хуже вашего. Ты так говоришь потому, что стоишь за союз. А я из Вюртемберга, и мой отец верен герцогу. Не будем же мы, девушки, решать вопросы войны и мира. Подумай лучше о том, как мне его увидеть.

Сочувствуя кузине, Берта совсем забыла, что сердилась на нее. Ей всегда нравились секреты и тайны, льстила роль доверенного человека, потому она и решила приложить все силы и всю свою изворотливость, чтобы помочь влюбленной парочке.

— Придумала! — воскликнула смышленая девушка после некоторого раздумья. — Мы пригласим его в сад.

— В сад? — недоверчиво переспросила Мария. — И кто это сделает?

— Его хозяин, добряк Дитрих приведет рыцаря туда. Только он ни о чем не должен догадаться. Ну уж об этом я сама позабочусь.

Мария, решительная и мужественная в сложных ситуациях, терялась под напором житейских мелочей. Но ее бойкая кузина развеяла все сомнения. Окрыленные надеждой, освобожденные от необходимости хранить тайну, девушки обнялись и отправились спать.

На следующий день, в обед, Георг сидел погруженный в тяжелые раздумья. Он только что навестил Брайтенштайна и не узнал ничего утешительного для себя. Нынче собирался военный совет, на котором все высказались за войну. Двенадцать юношей из благородных семей с нанизанными на копья посланиями герцога Баварского, знаменитых рыцарей и бургомистров вольных городов выехали за городские ворота, чтобы доставить их в Блаубойрен герцогу Вюртембергскому.

Люди на улицах с радостью встретили это известие, готовясь вступить в бой.

И лишь один человек — Георг — посчитал эту весть ударом судьбы.

Тоска погнала его из круга ликующих воинов, которые отправились в трактир, дабы отпраздновать начало войны и сыграть в кости в счет будущих побед и захваченной добычи.

О! А ему, несчастному, выпал печальный жребий! Кровавое поле сражений будет простираться между ним и любимой, война отнимет у него возлюбленную, быть может, навсегда.

Поспешные шаги на лестнице прервали его размышления. Секретарь совета просунул голову в дверь.

— Какое счастье, юнкер! Теперь-то и начинаются настоящие танцы. Но, должно быть, вы еще ничего не знаете! Война объявлена! Час назад гонцы поскакали к врагу с этим известием.

— Я об этом знаю, — с мрачным видом произнес Георг.

— И разве ваше сердце не бьется от радости? А слыхали… впрочем, вы не могли это услышать, — доверительно произнес Дитрих, приблизившись к гостю. — Швейцарцы уже отходят.

— Как так? — прервал его Георг. — Значит, война кончается?

— О, этого я не берусь утверждать. Герцог Вюртембергский — мужественный молодой человек, у него много рыцарей и солдат. Он, конечно, теперь не осмелится на открытый бой, однако у него много укрепленных городов и замков. Например, Хёлленштайн, где сидит Штефан фон Лихов, не человек — кремень. Филипп фон Рехберг тоже не отдаст Гёппинген по первому выстрелу. А еще Шорндорф, Ротенберг, Асперг и, самое главное, — сильно укрепленный Тюбинген. Многие наши воины падут, прежде чем напоят водой из Неккара своих лошадей. Ну-ну, — продолжал он, видя, что военные известия не прогоняют тени печали с лица его молчаливого гостя, — может, другое сообщение вы воспримете благосклоннее. Скажите-ка, у вас есть кузина?

— Кузина? Да. Но почему вы об этом спрашиваете?

— Так-так, только сейчас я понял путаную речь Берты. Когда я выходил из ратуши, она помахала мне и приказала привести после обеда моего гостя в их сад на берегу Дуная. Мария хочет через вас передать что-то важное вашей кузине, которую она хорошо знает. Будьте так любезны пойти со мною. Женские тайны и секретные поручения — дело обычное. Готов биться об заклад, что она передаст с вами образец пряжи, либо моток тонкой шерсти, или же секретный рецепт какого-то блюда, а может быть, семена редких цветов: Мария — страстный садовод. Думаю, что девушки сочли вас учтивым кавалером, да и вам, верно, будет приятно прогуляться со мною.

В душе Георг посмеялся над хитростью девушек и протянул руку гонцу, готовый сопровождать его.

Сад у Дуная, приблизительно в двух тысячах шагов от моста, был небольшим, но очень ухоженным. Плодовые деревья еще не оделись листвой, и причудливой формы грядки тоже пока не зазеленели, но тисовая аллея, ведущая к самому берегу реки, своей вечнозеленой листвой защищала от коварных лучей мартовского солнца.

Там, откуда открывался вид на Дунай, сидели на удобной каменной скамье в ожидании молодых мужчин девушки и вели неторопливый разговор.

Печальная Мария положила свою усталую от огорчений и слез голову на руки. Ее темные блестящие волосы оттеняли белизну щек, а милые голубые глаза, блеск которых поглотил бессонные ночи, подернулись туманом меланхолии. Противоположную картину являл счастливый образ цветущей жизни в лице пухленькой, свежей, розовой красавицы, сидящей рядом. Так же как отличались ее белокурые локоны от темных волос Марии, круглое свежее личико от заострившихся черт, а смешливые светло-карие глаза от задумчивых очей, так и полные жизни движения контрастировали с печально-неподвижной задумчивостью кузины.

Лучезарно настроенная Берта пыталась утешить Марию и развеять ее печаль. Она что-то рассказывала, беспрерывно шутила, передразнивала своих знакомых, пускала в ход тысячи уловок, свойственных дочерям Евы, но, как видно, не добилась успеха — лишь изредка мимолетная улыбка пробегала по лицу сестры.

Наконец в отчаянной попытке развеселить подругу она схватила лютню.

Мария очень хорошо владела этим инструментом, поэтому в другое время Берта не рискнула бы играть перед такой мастерицей.

Но сегодня она надеялась своим бренчанием вызвать хотя бы подобие улыбки у своей кузины.

Со всей серьезностью она начала петь:

— Откуда ты знаешь эту старую швабскую песню? — спросила Мария, с удовольствием внимая бесхитростному напеву.

— Не правда ли, она прелестна? Но дальше еще красивей, если ты хочешь послушать. Меня ей научил в Нюрнберге майстерзингер Ханс Сакс[55]. Но это не его песня, а Вальтера фон дер Фогельвайде, который жил и любил триста лет тому назад. Послушай-ка: