Пэтти открыла дверь и, увидев меня, отвела взгляд. Она не выполнила мою просьбу, но… наверное, к лучшему.

– Давай забудем, – попросила я, не переступая порога.

Она подскочила и обняла меня; я едва устояла на ногах, все-таки сестра Герберта была довольно габаритной. Мы вошли, и я наконец решилась спросить Падальщика:

– Как там твой Моцарт?

– Даже сможет летать, я обработал крыло. Такое уже случалось с другими.

Вскоре я засыпала с ним рядом, в густом сумраке комнаты. Мы лежали нос к носу, и глаза Герберта казались совсем темными. Я провела кончиками пальцев по его чуть выступающей ключице и тихо спросила:

– Там, в сквере ты ведь говорил несерьезно?

Ресницы дрогнули, на секунду опустившись. Угол рта изогнулся в улыбке.

– Я говорил очень серьезно.

Я взяла его руку в свою. Прохладная кожа, казалось, не могла принадлежать человеку из плоти и крови. Человеку, ради которого я оказалась от опиума, который сам стал моим опиумом, героином или… скорее морфием, успокаивающим и обездвиживающим.

– Я не могу сейчас думать о таком. Прости.

Он кивнул. Он знал, что я думаю только о завтрашнем дне, на который в аду и в раю, наверно, делались самые разные ставки. Ставки на двух моих когда-то лучших друзей. На саму меня уже никто не ставил.

[Дин]

Томас Эгельманн не был занят бумагами, не говорил по телефону, даже не перебирал револьвер. Он сидел и отрешенно смотрел в какую-то точку на поверхности стола. Смуглые пальцы барабанили по стопке документов. Я ждал. Только что я рассказал об увиденном на верфи, но теперь вдруг засомневался, слушали ли меня вообще. Повисшее молчание слишком затянулось. Помедлив, я кашлянул.

– Сэр…

Взгляд наконец обратился на меня. Глаза были красные, под ними наметились мешки.

– Нет, Соммерс. Броска в Гринвич не будет. И я вынужден взять с вас обещание, что о вашей находке никто не узнает, или вы пойдете под трибунал. Завтра днем мы отправим людей на верфь. После того… – он помедлил, – как сделаем другое.

– Что?

Я не понимал. Я был уверен, что моя новость поднимет переполох. Что вот-вот Эгельманн вскочит, снимет со стены оружие, начнет собирать наряд. Что уже к рассвету Джеймса Сальваторе спасут, корабли уничтожат, преступников арестуют. Но человек, от которого все это зависело, не двигался, молчал и казался погруженным в себя. Я не узнавал его. Набравшись храбрости, я почтительно кашлянул снова.

– Мне кажется, нужно действовать незамедлительно.

Глаза блеснули. Усталый человек исчез; вернулся затаившийся тигр.

– Мы действуем.

Я позволил себе возразить, но он не встретил это рыком. Тигр сегодня не хотел крови. Снова он взглянул на меня из-под кустистых бровей, в глубокой задумчивости, будто что-то решая. Наконец кивнул, но скорее сам себе, чем мне.

– Ладно. Я дам вам некоторые распоряжения, касательно завтрашнего дня. На опережение, чтобы вы… хм… подумали.

– Слушаю, сэр.

Эгельманн устало потер лоб, оставив на нем темные следы чернил.

– Итак, Соммерс. Планируется серьезная операция. Думаю, помните, что завтра заседание Кабинета, верно?

Я кивнул. Эгельманн взял карандаш, повертел, постучал грифелем по столешнице. Он по-прежнему что-то прикидывал, и ему трудно было одновременно говорить. Наконец, что-то нервно пробурчав, он залез в свой ящик и уже вскоре расправил на столе большую карту центрального Лондона. Район между набережной и Уайтхолл был расчерчен стрелками. Кое-где стояли жирные точки, в основном, возле здания Кабинета. Я ждал, поглядывая на мелкие квадраты домов и блеклую ленту Темзы.

– Тебя и твою напарницу я отсылаю сюда. – Мозолистый палец очертил участок, примыкающий к блоку правительственных построек. – Контролировать толпу, потому что во время, которое я сообщу тебе дополнительно, людей будут выводить с окружающих улиц. Всех. Район вокруг вот этого места должен быть очищен и перекрыт.

Я не понимал. Район, конечно, слегка подчищали, когда собирались министры, но…

Неожиданно я вспомнил. Разговор после нашего возвращения от Марони. Мечта… у них была мечта.

– Министры будут там, сэр? – глухо спросил я. – И будет ли облава?

Эгельманн скривился, будто мои слова вонзились ему куда-то в висок и вызвали боль. Карандаш сломался в широких пальцах. Шеф отложил его и покачал головой.

– Не совсем так Соммерс.

– А что же тогда…

– Не твое дело! – Он повысил голос, забывая об официальном тоне. – Твоя задача – никого не пускать к зданию со стороны набережной. Других задач у тебя нет. Я позабочусь о том, чтобы ни одного живого человека не было в радиусе трехсот футов. И советую тебе и твоей подружке туда не соваться. И, повторяю, ни слова о том, что ты нашел. Придушу лично. Понял? Пошел. Инструктаж в 7:00.

Эгельманн снова злился – и становился похож на себя. Я быстро покинул кабинет, захлопнул дверь, но что-то заставило меня помедлить в коридоре. Я прислушался. Он кому-то позвонил. В тишине его голос прозвучал необыкновенно отчетливо:

– Манфреди. Ингус. Дрейк. Ко мне.

Ничего не понимая, я спустился на первый этаж. Джил ждала меня.

– Ну что? Почему никто не суетится?

Я вкратце передал часть разговора – ту, за которую меня не обещали придушить. Она нахмурилась, скрестила на груди руки.

– Надеюсь, он знает лучше. Я не хочу упустить эту психопатку.

Она выглядела бледной и усталой. Я тихо предложил:

– Поезжай выспаться, нам нужны ясные головы.

– Брось! – Ее глаза блеснули. – После такого не заснешь. Похоже, нам предстоит большое дело. Не могу дождаться… ни разу не была в заварушке!

Я не разделял этого оживления. Я чувствовал: от «заварушки» пахнет смертью. Она витала уже даже в Скотланд-Ярде, впрочем, здесь запах смерти появился давно, наверное, в день, когда на фонаре нашли того художника. В нашем внутреннем дворе, под носом у часового. Это ведь был вызов, приглашение поиграть или…

– Что с тобой, Дин? Трусишь?

Мыслями я ушел слишком далеко. Джил смотрела с настороженным удивлением.

– Скорее нервничаю. – Я покачал головой. – Забудь.

Вокруг начиналось движение. Люди выходили из кабинетов, возбужденно переговаривались, снова расходились. Им дали какое-то задание, что-то, связанное с завтрашним днем. Трое из технического отдела – толстый Манфреди, долговязая Дрейк и неприметный плешивый Ингус – прошествовали мимо нас. Они несли коробки со штампами полицейского арсенала. Третья категория опасности, высшая – красные печати. Я не успел прочесть ни одной надписи, но Джил уже сообщила: