Какое глубокое проникновение заключается в этом, казалось бы, совершенно сухом законе «среднего размера прибыли»! Как ярко он разъясняет твердую материальную основу классовой солидарности капиталистов: в повседневной борьбе они являются враждующими братьями, но по отношению к рабочему классу они образуют нечто вроде франкмасонского братства, самым близким и самым эгоистическим образом заинтересованного в общей эксплуатации рабочих. Капиталисты, нисколько не сознавая, конечно, действия этих экономических законов, по безошибочному инстинкту господствующего класса проявляют понимание собственных классовых интересов и противоположность их интересам пролетариата; это понимание, к сожалению, более твердое и надежное среди всех бурь истории, чем классовое самосознание рабочих, впервые научно разъясненное и обоснованное в трудах Маркса и Энгельса.

Эти два кратких и наудачу вырванных примера показывают, какие непочатые сокровища духовного воздействия и углубления для просвещенных рабочих содержатся в двух последних томах «Капитала» и ждут еще популяризации. Несмотря на свою незаконченность, оба тома дают больше, чем всякая готовая истина: они вызывают работу мысли, побуждают к критике и к самокритике, которая является самым основным элементом того учения, которое оставил после себя Маркс.

Прием, оказанный «Капиталу»

Надежда, которую высказал Энгельс после окончания первого тома, что Маркс, «сбросив с себя эту гору», станет совершенно другим человеком, исполнилась лишь отчасти.

Здоровье Маркса улучшилось ненадолго, и его материальное положение осталось тоже мучительно неопределенным. Он серьезно думал о переселении в Женеву, где мог бы жить гораздо дешевле, но судьба все еще пока привязывала его к Лондону, к сокровищам Британского музея; он надеялся найти издателя для английского перевода своего труда и вместе с тем не мог и не хотел выпустить из своих рук духовное руководительство Интернационалом, прежде чем движение не станет на прочные рельсы.

Большую семейную радость доставил ему выход замуж его второй дочери Лауры за ее «медицинского креола», Поля Лафарга. Они были помолвлены уже с августа 1866 г., но решено было, что жених закончит сначала свое медицинское образование, а потом уже можно будет думать о женитьбе. Лафарг был исключен на два года из Парижского университета за участке в студенческом конгрессе в Льеже и приехал в Лондон по делам Интернационала; в качестве приверженца Прудона он не вступал в более близкие отношения с Марксом и только из вежливости явился к Марксу передать рекомендательную карточку Толэна. Случилось, однако, то, что часто случается. «Он почувствовал сначала симпатию ко мне, — писал Маркс после помолвки Энгельсу, — но скоро перенес свою привязанность со старика на дочь. Его материальное положение среднее: он — единственный сын семьи прежнего плантатора». Маркс изображал Лафарга своему другу красивым, интеллигентным, энергичным, физически сильным молодым человеком, славным малым, и только находил, что он слишком избалован и слишком «дитя природы».

Лафарг родился в Сантьяго на острове Куба, но уже ребенком девяти лет прибыл во Францию. От матери своего отца, мулатки, он унаследовал негритянскую кровь, о чем сам охотно говорил и о чем свидетельствовали также матовый цвет кожи и большие белые глазные яблоки, выделявшиеся на правильно очерченном лице. Это смешение крови и породило, вероятно, упрямство Лафарга, вызывавшее порою досадливо-веселые насмешки Маркса над «негритянским черепом». Но тон добродушного поддразнивания, в котором они говорили друг с другом, показывал только их большое взаимное понимание. Маркс обрел в Лафарге не только зятя, создавшего жизненное счастье его дочери, но также способного и умелого помощника, верного хранителя его духовного наследия.

Главной заботой Маркса был тем временем успех его книги. 2 ноября 1867 г. он писал Энгельсу: «Судьба моей книги приводит меня в нервное состояние. Я ничего не вижу и не слышу. Немцы — хорошие ребята. Их заслуги в качестве прислужников англичан, французов и даже итальянцев в этой области действительно дают им право не обращать внимания на мою книгу. Наши представители в Германии не умеют агитировать. Приходится следовать примеру русских и ждать. Терпение — основа русской дипломатии и русских успехов. Но наш брат, которому приходится жить всего один раз, может пока отправиться на тот свет». Нетерпение, которое проглядывает в этих строках, было очень понятно, но все же не вполне справедливо.

Еще не прошло двух месяцев после того, как книга вышла в свет, когда Маркс так писал Энгельсу, а в такой краткий срок не мог появиться серьезный критический разбор. Поскольку же дело шло не об основательности отзыва, а лишь о том, чтобы «поднять шум» — Маркс считал это сначала самым нужным для воздействия на Англию, — то Энгельс и Кугельман прилагали все усилия, какие только были возможны, и нельзя упрекнуть их в чрезмерной щепетильности. Они достигли к тому же значительных результатов. Им удалось поместить во многих буржуазных газетах за метки о выходе книги и перепечатки предисловия. Они изготовили даже сенсационную рекламу по представлениям тогда шнего времени — биографическую статью о Марксе, и передали его портрет для напечатания в журнале Gartenlaube; но сам Маркс просил их воздержаться от такой «штуки». «Я считаю это скорее вредным, чем полезным, и не соответствующим достоинству человека науки. Редакция энциклопедического словаря Мейера уже давно письменно просила у меня доставить ей мою биографию. Я не только не послал, но даже не ответил на письмо. Каждый спасается на свой манер». Изготовленная Энгельсом для Gartenlaube статья — «сфабрикованная с величайшей поспешностью и в самой неотесанной форме пустяковина», как ее назвал сам автор, — позднее появилась в «Будущности», органе Иоганна Якоби, издаваемом с 1867 г. в Берлине Гвидо Вейссом, и имела затем любопытную судьбу. Она была в сокращенном виде перепечатана Либкнехтом в «Демократическом еженедельнике» и вызвала нелестное замечание Энгельса: «Вильгельм дошел до того, что не смеет даже сказать, что Лассаль лишь списывал у тебя, и притом с ошибками. Вся биография кастрирована таким умолчанием, и незачем было ее печатать». Либкнехт, как известно, вполне разделял сказанное в вычеркнутых фразах, но он не хотел вызывать раздражения у группы лассалевцев, которые только недавно отпали от Швейцера и именно в то время помогали основать фракцию эйзенахцев. Итак, не только книги, но даже статьи имеют свою судьбу.

Но если и не в первые же месяцы, то все-таки в скором времени Маркс дождался нескольких хороших критических разборов своей книги. Таковыми были отзывы Энгельса в «Демократическом еженедельнике», Швейцера — в «Социал-демократе» и Иосифа Дитцгена также в «Демократическом еженедельнике». Не говоря об Энгельсе, относительно которого это само собою разумелось, Маркс признал, что и Швейцер, несмотря на отдельные ошибки, сумел одолеть