книгу и понять, в чем в ней центр тяжести; а в Дитцгене, о котором он в первый раз услышал только после появления своей книги, Маркс приветствовал философский склад ума, не высказывая в остальном преувеличенно высокого мнения о нем.

В 1867 г. появился первый отзыв «специалиста». Таковым был Дюринг. Он написал рецензию о книге Маркса в приложениях к словарю Мейера, не уловив при этом, как думал Маркс, новизны главных элементов содержания «Капитала». В общем, однако, Маркс был не недоволен этой критикой. Он даже назвал ее «очень приличной», хотя и догадывался, что Дюринг написал свою статью не столько из интереса и сочувствия к книге, сколько из злобы к Рошеру и прочим университетским авторитетам. Энгельс сразу отнесся менее благожелательно к статье Дюринга и выказал этим больше дальновидности, чем Маркс. Это обнаружилось на деле, когда Дюринг вскоре переменил фронт и не находил достаточно сильных слов для осуждения книги Маркса.

Опыт Маркса и с другими «специалистами» был не менее печальный. Еще восемь лет спустя один из этих господ, предусмотрительно умалчивая о своем имени, выпалил, подобно оракулу, что Маркс, как «самоучка», проспал целую эпоху в науке. После таких и подобных отзывов становится понятной та горечь, с которою Маркс обыкновенно отзывался о такого рода людях. Он только, быть может, приписывал слишком многое их злому умыслу и недостаточно считался с их невежеством. Его диалектический метод был им действительно непонятен. Это обнаруживалось особенно в том, что даже люди, не лишенные лучших намерений, а также и экономических знаний, лишь с трудом разбирались в книге Маркса. И напротив того, люди не слишком твердые в экономике и даже более или менее враждебные коммунизму, но хорошо усвоившие диалектику Гегеля отзывались о книге Маркса с большим воодушевлением.

Так, Маркс говорил с несправедливой суровостью о книге Ф. А. Ланге о рабочем вопросе, во втором издании которой автор подробно останавливается на первом томе «Капитала»: «Господин Ланге рассыпает мне большие похвалы, но только с целью придать важности самому себе». Цель Ланге, наверное, была не в этом, и его искренний интерес к рабочему вопросу стоит выше всяких сомнений. Но Маркс был прав, когда утверждал, что, во-первых, Ланге не понимал метода Гегеля, а во-вторых, еще менее понял критическое применение его Марксом. Ланге действительно говорит совершенно обратное истине, утверждая, что Лассаль свободнее и независимее относится к спекулятивному методу Гегеля, чем Маркс, у которого спекулятивная форма тесно примыкает к манере его философского образца, и в некоторых местах его книги, как, например, в теории стоимости, которой Ланге не придавал особого значения, с трудом проникает в предмет его обсуждения.

Еще более странным был отзыв Фрейлиграта о первом томе, который ему подарил Маркс. Дружеские отношения между Марксом и Фрейлигратом продолжались с 1859 г., хотя иногда и омрачались по вине третьих лиц. Фрейлиграт собирался вернуться в Германию, где издание собрания его сочинений обеспечивало ему спокойный закат жизни после того, как он уже почти шестидесяти лет остался без куска хлеба, когда закрылось управляемое им отделение банка. Последнее письмо, которое он написал своему старому другу — после того они больше не переписывались, — содержало сердечные поздравления к свадьбе молодого Лафарга и не менее сердечную благодарность за первый том «Капитала». Фрейлиграт писал, что вынес много поучительного из чтения книги и испытал большое наслаждение. Он считал, что успех ее, вероятно, не будет очень скорый и громкий, но что ее незаметное действие будет тем более глубоким и прочным. «Я знаю, что на Рейне многие купцы и фабриканты очень восхищаются „Капиталом“. В этих кругах книга достигнет своей цели, а для ученых она, кроме того, будет необходимым источником». Фрейлиграт называл себя только «экономистом с душой», и «гегельянство» оставалось чуждым для него в течение всей его жизни. Все же он прожил около двух десятилетий в Лондоне, в этом центре мировой торговли, и совершенно поразительно, что он ничего не увидел в первом томе «Капитала», кроме руководства для молодых коммерсантов, и в лучшем случае наряду с этим полезный научный источник.

Совершенно иначе гласил отзыв Руге, хотя Руге был непримиримым врагом коммунизма и не был обременен какими-либо экономическими познаниями; но он когда-то был младогегельянцем. «Этот труд, — писал он, — составляет эпоху и бросает блестящий, порою колющий глаза свет на развитие и гибель, на родовые муки и тяжкие дни страданий разных периодов общественности. Исследования прибавочной стоимости, добываемой неоплаченным трудом, экспроприации рабочих, которые работали на себя, и предстоящей экспроприации экспроприаторов — классические. Маркс обладает широкой ученостью и блестящим диалектическим талантом. Книга превышает горизонт многих людей и журналистов, но она совершенно несомненно проникнет в общее сознание и, несмотря на свои широкие задания, а может быть, именно благодаря им будет иметь могущественное влияние». Подобным же образом отозвался и Людвиг Фейербах; но, соответственно его собственному развитию, для него важна была не столько диалектика автора, как то, что книга изобилует интереснейшими неоспоримыми фактами, хотя и наводящего ужас характера. Они были для него подтверждением его моральной философии: где отсутствует самое необходимое для жизни, там отсутствует и нравственная необходимость.

Перевод первого тома появился раньше всего в России. Уже 12 октября 1868 г. Маркс сообщил Кугельману, что один петербургский книгопродавец поразил его известием о том, что перевод его книги уже находится в печати, и просил его прислать фотографию его подписи в качестве украшения для обложки. Маркс не хотел отказать своему «доброму русскому другу» в этой безделице. Ему казалось истинной иронией судьбы, что русские, против которых он неустанно боролся в течение 25 лет беспрерывно, не только по-немецки, но и по-французски и английски, оказывались всегда его доброжелателями. Его книга против Прудона, его «Критика политической экономии» нигде не получили большего распространения, чем в России. Он, однако, не придавал этому большой цены, говоря, что это сущее гурманство, которое стремится ухватиться за самое крайнее из того, что дает Запад.

Но это было неверно. Хотя перевод появился только в 1872 г., но он был серьезной научной работой и «мастерски удался», как признал сам Маркс по его окончании. Переводчиком был Даниельсон, известный под своим псевдонимом Николай — он, а вместе с ним некоторые главы перевел Лопатин, молодой смелый революционер, «человек живого критического ума, веселого характера, стоический, как русский мужик, который довольствуется тем, что у него есть» — так изображал Маркс Лопатина, когда тот посетил его в 1870 г. Русская цензура разрешила издание перевода с нижеследующей мотивировкой: «Хотя автор по своим убеждениям — несомненный социалист и вся книга обнаруживает совершенно определенный социалистический