– Попробуйте, это довольно интересный вкус, – говорит миссис Мунлайт. Я с недоумением пробую этот зеленый смузи и чувствую вкус кисловатой травы с нотками имбиря. Наверное, эта штука чертовски полезная, но не нравится мне. Я не фанат смузи, куда больше люблю мокка фраппучино из «Старбакс». Или простой черный кофе из кофеварки.

– Как вам? – спрашивает, словно назло, миссис Мунлайт. Ей, кажется, этот напиток нравится.

– Наверное, это полезно, – осторожно говорю я и ставлю стакан на стол.

– Еще как, – кивает она, глядя мне прямо в глаза, словно пытается отыскать в них душу. – Говорят, что вкус не очень, но польза – баснословная. Витамины, бодрость, стройность. Сплошная польза для организма.

Миссис Мунлайт делает еще несколько глотков.

К чему она клонит? Решила позаботиться обо мне и угостить витаминами? Нет.

Я тоже делаю глоток – крохотный, – и напиток горчит на языке.

– Знаете, мисс Ховард, я всегда придерживаюсь принципа пользы, – продолжает Эмма задумчиво. – Пользу должно приносить все: напитки, еда, вклады, недвижимость, люди. – Она потирает пальцем подбородок, так и не отводя от меня взгляд.

– Думаю, что это рациональная позиция, не так ли?

– Наверное, так. Я тоже могу принести вам пользу? – спрашиваю я внезапно для самой себя.

– Или я – вам. Пойдемте, – вдруг встает миссис Мунлайт, и мне приходится идти следом за ней. Мы поднимаемся по спрятанной за стеной из растений лестнице и попадаем в зимний сад. Под стеклянным куполом – множество ухоженных благоухающих растений, в самом центре – плетеные белоснежные кресла, под ногами – натуральный камень. Тут много солнца, бодрящей прохлады и чистоты, и я слышу, как чирикают птицы. Сначала я думаю, что это аудиосистема, но звук живой – на ветви дерева висит изящная клетка, а рядом – еще одна и еще. Птицы поют звонко, но мне жаль их. На свободе им было бы лучше.

– Скажите, мисс Ховард, почему вы решили стать музыкантом? – спрашивает меня миссис Мунлайт, с полуулыбкой глядя на купол. Стакан со смузи у нее в руках.

– Почему вы это спрашиваете? – не сразу понимаю я и почему-то думаю, что, возможно, она попросит меня помочь ее дочери в музыке.

– Мне интересно. Моя дочь так же, как и вы, неравнодушна к музыкальной деятельности, Санни. Я могу звать вас Санни? – говорит миссис Мунлай, и я только киваю.

– Я мечтала стать музыкантом с детства. Это то, что я лучше всего умею. Это приносит удовольствие мне и другим, – отвечаю я, несколько теряясь и понимая, что мои ответы немного нелепы.

– Вы хотите играть и петь, чтобы дарить радость людям? – вздернув тонкую бровь, спрашивает миссис Мунлайт.

– Не совсем так, – говорю я. – Я играю и пою, потому что не могу не делать этого. Моя музыка – мои мысли. Мои чувства. Мое откровение. И я хочу поделиться ими с другими. – Я делаю паузу. – Это мое самовыражение, миссис Мунлайт. Моя музыка – это я.

– Но вы ведь хотите не просто показать себя, Санни, но и получить что-то от тех, кто будет вас слушать? – продолжает миссис Мунлайт.

– Да, мне, как и любому другому человеку, который занимается творчеством, хочется признательности от публики, – пожимаю плечами я. – Это показатель того, насколько моя музыка успешна. И это применимо к любой творческой профессии.

– Я говорю не о славе, – отмахивается миссис Мунлайт. – Популярность – слабая пародия на власть. Но сейчас мы говорим не о ней. Вы согласитесь, что деньги – это показатель признательности?

Я настороженно смотрю на нее. А она продолжает:

– И если это так, то конечная цель творчества, как и любого бизнеса, – благосостояние. Любой человек хочет жить хорошо. И это нормально, – говорит Эмма. – Люди искусства – не исключение.

– Постойте, миссис Мунлайт, – спешу вставить я. – Да, я говорю, что признание – это важно. Но я не говорю, что это самое важное. Деньги – это результат, если уж на то пошло. А в творчестве важен процесс. Процесс созидания. Ощущение этого процесса. Понимание, что ты контролируешь этот процесс.

– А потом получаешь за это деньги, – улыбается миссис Мунлайт. – Санни, я готова подвести вас к конечному пункту.

– Что? – переспрашиваю я.

– Благосостояние без признания. Как вам? Вы сможете полностью погрузиться в процесс творчества, не думая о признании и деньгах.

– Я не понимаю вас, – хмурю я брови.

– Вы такая наивная девочка, Санни. В наше время нельзя быть наивной, – говорит миссис Мунлайт. – Наивность, жалость и доверчивость – ключ к саморазрушению в нашем неспокойном веке. Но не мне читать вам нотации. Наверное, следовало бы сказать, что это должны делать ваши родители. Но, зная ваше положение, не могу допустить подобных слов в вашу сторону.

– Откуда вы знаете... мое положение? – спрашиваю я, начиная сердиться.

– Я знаю о вас все, Санни, – отвечает миссис Мунлайт. – Не поймите превратно, но служба безопасности нашей семьи проверила вас от и до. Для того чтобы предложить вам сделку, я должна быть в курсе всей вашей жизни.

– Миссис Мунлайт, перестаньте ходить вокруг да около, – прошу я устало. – Что вы от меня хотите?

Эмма внимательно на меня смотрит – уже в который раз. А у меня от такого взгляда вновь начинают холодеть руки.

– Я хочу, чтобы ты пела за мою дочь, Санни, – наконец объявляет она.

Я не сразу понимаю смысл ее слов. И молчу. А миссис Мунлайт, приняв мое молчание за согласие, продолжает спокойно:

– Ничего особенного, Санни. Вы просто исполните и запишете несколько песен. И за это вы получите огромные деньги. Обещаю – моя благодарность будет очень щедрой. Разумеется, будет составлен договор, который подпишут обе стороны в присутствии квалифицированных юристов.

Я продолжаю молчать и просто смотрю на миссис Мунлайт в прострации. А она продолжает:

– И вам не нужно будет признание – имея столько денег, вы сможете уединенно заниматься творчеством и наслаждаться процессом его создания сколько душе угодно.

– Уединенно? – вырывается у меня.

– Ну да, – беспечно кивает миссис Мунлайт. – Если вы продадите голос нам, то, разумеется, не сможете петь на публику. Но для себя – сколько пожелаете.

Она улыбается, чувствуя себя невероятно щедрой.

– И сколько же это стоит? – хрипло спрашиваю я. Мне кажется, что я во сне или в трансе. Почти в таком же состоянии я была, когда узнала о том, что случилось с бабушкой. А потом – с дедом.

Время, пространство и даже собственное тело перестают ощущаться. И кажется, будто висишь, покачиваясь, в густом холодном воздухе.

Миссис Мунлайт спокойно называет сумму.

Это баснословные деньги. Для меня, естественно. Для нее наверняка это мелочь.

Эмма думает, что я молчу, потому что мне мало. И она повышает цену. А потом еще раз.