Но Алексея Палыча заинтересовал сейчас не смысл слов Лжедмитриевны, он обратил внимание на её гримаску, похожую на улыбку.

– Стоп! – сказал он. – Но вы сейчас улыбнулись. А ведь это – эмоция!

Лжедмитриевна как будто слегка встревожилась. На лице на этот раз никаких изменений не было, изменилась только манера речи.

– Разве я улыбнулась? – быстро спросила она. – Не может быть. Это просто невозможно. Неужели я так быстро заразилась?

– А сейчас вы встревожились. И это – эмоция.

– Ничего подобного, – сказала Лжедмитриевна таким тоном, каким люди произносят заведомую ложь. – Вы о чём-то спрашивали?

– Я спрашивал: какова цель эксперимента?

– Цель… Цель – выход из тупика, в котором мы оказались… но… Алексей Палыч, пойдёмте спать, поговорим завтра. Я хотела успокоить вас, но, кажется, сделала что-то неправильно. Хотела с вами поговорить… Но кажется, сейчас я не готова к такому разговору.

– Какому такому?

– Я… не знаю.

Будь на месте Лжедмитриевны другая девица, Алексей Палыч, скорее всего, ничего бы не заметил. Но в отношении этой, на фоне общей её железобетонности, глаз его подметил слабоуловимые изменения.

– Нет, – сказал Алексей Палыч, – спать я не хочу. На разговор вы меня вызвали сами. Если, как вы говорили, я имею кое-какие заслуги, то прошу ответить. Это будет только справедливо.

– Справедливо… – повторила Лжедмитриевна. – У вас, у людей, двойственное мышление: хорошо – нехорошо, справедливо – несправедливо… Трудно понять эту двойственность. Хорошо или справедливо то, что разумно. Остального не существует.

– А что разумно?

– То, что рационально.

– Игра словами, – сказал Алексей Палыч. – То, что разумно с одной точки зрения, неразумно с другой. Я помог вам выбраться из воды. Не сделай я этого, поход бы прекратился. Но прекратить поход было главной моей целью. Следовательно, я поступил нерационально и неразумно. Это с вашей точки зрения. Но иначе поступить я не мог, потому что не могу спокойно смотреть, как тонут. Извините, я не в расчёте на благодарность. Просто этот пример известен нам обоим.

– А вот я вам благодарна, – заявила Лжедмитриевна. – То есть я хочу сказать, что это чувство нам не известно… Если бы мы могли испытывать подобные чувства, то не посылали бы к вам исследователей.

– Но вы сказали, что благодарны…

– Я сказала… Но это ничего не значит… То есть значит, но только для меня. Простите, я говорю нелогично. Мне кажется… я… волнуюсь.

– Опять эмоция!

– Не знаю. Я работаю по заданию. Я ищу… И мне всё время что-то мешает, – сказала Лжедмитриевна, и голос её звучал замедленно, как у повреждённого магнитофона.

– Что вы ищете? – жёстко спросил Алексей Палыч, ибо подумал, что именно так и надо разговаривать с магнитофоном.

«Магнитофон», как ни странно, от этого оживился.

– Это я примерно знаю: страх, смелость, доброта, зависть, сочувствие, любовь, неприязнь – это ваши чувства. Для нас они не существуют: они нелогичны. Нам нужно понять нелогичность ваших чувств. Как ни странно, мы в них нуждаемся.

– Они нелогичны для машины. Правда, машины несовершенной. Можно создать машину, наделённую чувствами. Надеюсь, у человечества хватит ума не докатиться до этого, – заметил Алексей Палыч.

– Мы не машины, – сказала Лжедмитриевна. – Мы с ними только взаимодействуем. Мы мыслим самостоятельно. Но уже давно появилась категория мыслителей, которые мыслят над тем, зачем они вообще мыслят. Тупик. Мышление теряет смысл, так как нет цели. У нас нет болезней, наводнений, войн…

– Уж не за войнами ли вы сюда прибыли? – осведомился Алексей Палыч. – Можем поделиться. Забирайте хоть все.

– У нас не хватает эмоций, – ответила Лжедмитриевна. – У нас не умеют ни сердиться, ни радоваться, ни плакать, ни смеяться. Мы живём слишком спокойно. Даже не слишком – абсолютно спокойно.

– За этим вы сюда и пожаловали?

– В принципе – да. Отдельные наши наблюдатели, правда, у вас заражаются, но нужно разработать метод общего заражения.

– Что-то вроде прививки? – сыронизировал Алексей Палыч, но юмором, видно, планета Лжедмитриевны ещё не была заражена.

– Нет, – серьёзно ответила она, – одновременное воздействие на всех жителей. Чувства должны проявиться у всех сразу, иначе возникнет неравноценность.

– А вы не боитесь последствий? Если все одновременно, так сказать, прозреют… Взрыв эмоций населения целой планеты… Это, пожалуй, опасно.

– Надо попробовать. От порядка мы уже устали. Установление абсолютного порядка и абсолютной равноценности приведёт нас к гибели – это доказано. Отсутствие трудностей вовсе не поддерживает жизнь, оно убивает её.

– Значит, вам нужны беспорядки… – задумчиво сказал Алексей Палыч. – Ну что ж, тут мы бы могли вам помочь. Кое-что у нас есть: бездельники, жулики, пьяницы, просто хулиганы… Почему вам не пригласить к себе сотню-другую? Из добровольцев, конечно.

– Они будут уничтожены порядком. Нужна одновременность. И потом, нам нужны эмоции, а не хулиганы.

– Я пошутил.

– Я поняла. Вы не обижаетесь, что мне не смешно?

– Мне тоже не смешно, – сказал Алексей Палыч. – Но что же мне остаётся делать? Вы представляете целую планету, я – сам себя. Вы заботитесь о спасении цивилизации, я – о судьбе нескольких детей. Кстати, при чём тут дети? Почему вы выбрали их для наблюдений?

– Выбирала не я. Считается, что детей легче исследовать.

– Почему?

– Они более открыты, чем взрослые.

– Есть взрослые прозрачнее стекла…

– Да, – согласилась Лжедмитриевна, – такие, например, как вы. Но таких мало.

– Гм… – сказал Алексей Палыч, не зная, считать это комплиментом или оскорблением. Решив пропустить мимо ушей космическую оценку своей личности, он продолжал: – И есть дети скрытные, осторожные. Но откуда вы набрались этой премудрости?

– Я здесь не первая.

Наступило молчание. Лягушки угомонились, только одна продолжала ворковать приглушённым голосом. Возможно, её головастики никак не могли заснуть и она их убаюкивала.

– У вас лягушки есть? – спросил Алексей Палыч.

– Были. Когда началось упорядочение планеты, они исчезли. Так же как и другие животные.

– Как же вы обходитесь без животных? – изумился Алексей Палыч. – Ведь они часть природы.

– Всё началось с уничтожения микробов… Потом потянулась цепочка… Если удастся разрушить порядок, животных придётся восстанавливать снова. Но где мы возьмём исходных?

– Лягушек мы вам с Борисом наловим, – предложил Алексей Палыч. – Давайте только прекратим поход и вернёмся.

– Я не могу отдать приказ прекратить поход. Ребята не согласятся ни с того ни с сего. Не могу же я сказать: так хочет Алексей Палыч.

– Но есть какой-то примерный срок?

– Ориентировочный срок две недели. Если, конечно, критическая ситуация не возникнет до этого.

– Критическая ситуация – это обязательно?

– Желательно.

– Не хотите ли вы сами её создать?

– Теперь, пожалуй, нет.

– Что значит «теперь»?

Лжедмитриевна промолчала.

– Слушайте, – сказал Алексей Палыч, –