коричневатой.

Борис изо всех сил заработал ногами, по-собачьи подгребая под живот ладонями. Ему удалось догнать рюкзак, и пальцы его вцепились в какой-то ремень. Он развернулся ногами вверх и попытался всплыть. В ту же секунду у него зашумело в голове, словно заработал насос. Нестерпимо захотелось вздохнуть хоть один раз.

Рюкзак идти наверх не хотел. Правда, вниз он тоже не опускался – борьба между ним и Борисом шла на одном уровне. Но в отличие от Бориса, ему не нужно было дышать.

Перед закрытыми глазами возникли искрящиеся шарики – это был последний сигнал, и Борис его понял. Он разжал руки и заболтал непомерно тяжёлыми ногами в последнем усилии. Он поднимался медленно, бесконечно долго, почти всю жизнь. Если бы ему сказали, что с момента падения рюкзака и до появления его очумелой головы на поверхности прошло всего девятнадцать секунд, он бы не поверил.

Когда круги перед глазами исчезли, а звон в ушах прекратился, Борис обнаружил, что Мартышки на плоту нет. Она болталась в воде возле плота, придерживаясь за него руками.

– Я ду… ма… ла… ты упал… – сказала Мартышка, дыша так же часто и отрывисто, как Борис.

Она часто моргала, и то, что текло по её щекам, было очень похоже на слёзы.

Веника на плоту тоже не было. Когда рюкзак, а за ним Борис и Мартышка плюхнулись в воду, Веник решил, что это уже слишком. Он прыгнул вслед за ними, но тут же раскаялся: ноги его болтались в воде, не ощущая привычной опоры, и он чувствовал себя беспомощным. Как и все собаки, плавать он умел от рождения, но это открытие ничуть его не обрадовало. Он и сам не знал, зачем прыгнул в эту жидкую, мокрую и холодную воду.

На поверхности от Веника оставались только кусочек хвоста и голова с ушами, торчащими словно малярные кисти. Увидев Бориса, он подплыл к нему и попытался на него взобраться, положив передние ноги на его плечи. Впрочем, можно было подумать, что Веник приступил к спасательной операции.

Стряхнув собаку, Борис уцепился за плот рядом с Мартышкой.

– Упустил… – сообщил он. – Чуть бы пораньше…

– Ты нарочно нырнул?

– Неужели нечаянно…

– Что же теперь делать?

– Будем помирать.

Лжедмитриевна протянула Борису руку:

– Влезай. Я тебе помогу.

Борис презрительно фыркнул в воду, нырнул под плот и вынырнул с другой стороны.

За время всей этой возни их снесло назад. Упущенные вёсла болтались недалеко от плота: их сносило медленнее. Борис поплыл за ними.

На том берегу все это видели, хотя и не понимали, в чём дело. К плоту уже плыли трое. Когда Борис прибуксировал вёсла, можно было различить Стасика, Гену и Чижика.

Борис закинул вёсла на плот.

– Давай влезать одновременно, – сказал он Мартышке. – По счёту три. Раз…

Борис и Мартышка с противоположных бортов, дрыгая ногами, втянули на плот по половинке туловища. Веник заскулил. Он не то чтобы твёрдо решил, что его бросают: это было бы стопроцентным предательством в таком положении, – он просто напоминал, что есть на свете такая собака Веник, которой не хотелось бы оставаться одной среди такого обширного и такого мокрого пространства.

Мартышка помогла Венику взобраться на брёвна. Он тут же отряхнулся. Когда Веник вытряхивал последнюю мелкую водяную пыль, около него возникло радужное облако. Лжедмитриевна получила свою порцию душа. Её это не огорчило, а Бориса не порадовало, что непременно произошло бы в другой обстановке: сейчас было не до мелкой мести.

Подплывшие ребята окружили плот, ухватились за него.

– Вы что тут кувыркаетесь? – спросил Стасик.

– Рюкзак упал, – сообщила Мартышка.

– Какой?

– С продуктами.

– Поймали?

Вопрос был излишним: все видели, что на плоту оставался только один рюкзак. Однако для подобного разбирательства место было не совсем подходящим. Плот продолжало сносить. Борис и Мартышка начали понемногу синеть, кожа их покрывалась пупырышками. И только Лжедмитриевна сидела неподвижно. Правда, на ребят она не смотрела, и можно было подумать, что она тоже переживает.

– Гребите, – сказал Стасик, – мы вас будем подталкивать.

Прежде чем Мартышка взяла весло, его неожиданно перехватила Лжедмитриевна. Совесть её, что ли, заела или что-то другое – Борис не понял. Но, как и обычно, ничего хорошего из этого не получилось. Лжедмитриевна гребла, а неподвижная Мартышка мёрзла всё больше.

– Возьми весло, – сквозь зубы сказал Борис, увидев, как Мартышка потирает озябшие руки.

– Елена Дмитриевна, давайте я погребу, – попросила Мартышка.

– Замёрзла?

– Ага.

– Накинь на себя что-нибудь.

Эта неожиданная заботливость возмутила Бориса.

– Я тебе говорю: возьми весло! – заорал он. Взрыв этот относился не к Мартышке, но она не поняла.

– Не кричи, – сказала она. – Ты ещё молод на меня кричать.

Мартышка была старше Бориса примерно на полгода. Откуда она об этом знала – одному богу известно. Наверное, просто знала, и всё. В другое время он бы возмутился. Он и сейчас слегка возмутился, но очень вяло. Всё-таки Мартышка брякнулась с плота не зачем-нибудь, а для его же спасения. Конечно, спасти она никого не могла, но ведь хотела…

– Я не на тебя кричу, – пояснил Борис.

Мартышка снова не поняла. Обычно девочки гораздо лучше чувствуют психологические зигзаги. Мартышка не была исключением. Но в данную минуту её интуиция находилась в замороженном состоянии.

– А на кого? – спросила она.

Вопрос остался без ответа. Лжедмитриевна внимательно взглянула на Бориса и передала Мартышке весло.

– Вы чего там ругаетесь? – спросили из воды. – Гребите сильней, мы замёрзли.

– Плывите на берег, мы догребём, – посоветовал Борис.

– Точно?

– Точно.

Ребята отпустили плот и поплыли к берегу.

Тем временем Алексей Палыч нервно расхаживал вдоль кромки воды, то снимая, то надевая очки. Он постоянно справлялся у Шурика:

– Что там сейчас?

– Доплыли.

– А сейчас?

– Мартышка и ваш дружок залезли на плот.

– А сейчас?

– Плывут сюда.

– Никак не пойму: что там могло случиться?

– А ничего не случилось, раз не кричат. Может, просто решили искупаться на середине.

– Это по меньшей мере странно, – сказал Алексей Палыч.

– А вы-то что волнуетесь? Не вам отвечать.

– Странно ты рассуждаешь. За поход я не отвечаю, но есть ещё такое понятие, как человеческая ответственность. Разве не ясно?

– Всё ясно. Только не стоит из-за ерунды шум поднимать.

Что-то в ответах Шурика не нравилось Алексею Палычу. Повинуясь нечётким ещё своим мыслям, он неожиданно спросил:

– А почему ты не поплыл?

– Надо кому-то на берегу остаться… А почему вы не поплыли?

– Я об этом жалею.

– Ну вот видите…

– Что я вижу?

– Что тоже не поплыли, – сказал Шурик. – Давайте костёр разведём побольше. Сейчас