— А ты не жалеешь о Клервиль?

— Как я могу жалеть о ком-то, если у меня есть ты?

— Но что, если я выдумала всю эту историю только длятого, чтобы устранить соперницу?

— Тогда это было бы редчайшее на свете злодейство!

— Но если я его совершила?

— Так ведь сама Клервиль сказала мне, что ты предложилаотравить меня за две тысячи золотых монет.

— Я знала, что она передаст тебе эти слова, и нискольконе сомневалась в том, что ты ей не поверишь и поймешь это как неуклюжуюхитрость с ее стороны и как сигнал к тому, что настало время сделать то, что яхотела, чтобы ты сделала.

— Почему ты хотела, чтобы это сделала я? Разве сама тыне могла убить ее?

— Мне было очень важно, чтобы моя соперница погибла оттвоей руки — без этого мое удовольствие было бы неполным.

— Ты — страшная женщина! Но погоди, ведь она была не всебе в тот день, когда мы были у тебя в гостях, она даже не смогла насладитьсятвоими лакеями; мне кажется, она сделала тебе какой-то знак…

— Я нарочно создала такую обстановку и точнорассчитала, что это на тебя подействует, что ее беспокойное поведениенасторожит тебя и сделает ее виновной в твоих глазах. Когда же я предлагала ейотравить тебя за две тысячи золотых, я заронила в нее подозрение, что подобноепредложение я могу сделать и тебе. Вот чем объясняется ее предупреждающий жест— она боялась оставить нас вдвоем, а ее нервозность оказала на тебя именно тотэффект, на который я рассчитывала. Таким образом два часа спустя Клервиль быламертва.

— Я должна понимать это так, что она невиновна?

— Она обожала тебя… Так же, как и я, и присутствиесоперницы было для меня невыносимым.

— Наслаждайся своей победой, коварная, —восхитилась я, обнимая Дюран. — Теперь ты можешь торжествовать: ябоготворю тебя, и если бы мне пришлось повторить все снова, я бы сделала это незадумываясь и без всяких причин, которые ты придумала, чтобы облегчить моепреступление… Но почему ты не призналась в своей любви еще в Париже?

— Я не посмела, так как рядом была Клервиль, а когдапозже ты еще раз пришла ко мне, со мной был мужчина. Потом меня арестовали. Ноосвободившись, я всюду следовала за тобой, любовь моя, и никогда не упускалатебя из виду; я поехала за тобой в Анжер, затем в Италию; все время, пока язанималась своей торговлей, я не спускала с тебя глаз. Надежда мояпоколебалась, когда я узнала о твоих наперсницах — Донис, Грийо,Боргезе, — и от нее почти ничего не осталось, когда ты вновь встретилась сКлервиль. Но я все равно поехала за вами из Рима, и вот здесь, отчаявшись отстоль долгого ожидания, я решилась разрубить этот узел; остальное тебеизвестно.

— То, что ты рассказала, просто невероятно! В ком ещевстретишь подобный пример коварства, ловкости, злобности, порочности иревности?

— Это потому, что ни у кого нет таких страстей, потомучто никто никогда не любил тебя так, как я люблю тебя.

— А когда пламя потухнет в тебе, Дюран, ты поступишь сомной так же, как я поступила с Клервиль?

— Хорошо, мой ангел, я развею твою тревогу. Но требую,чтобы гы оставила себе только одну из своих девиц — Элизу или Раймонду. Выбирайлюбую, но двоих иметь тебе я не позволю и предупреждаю об этом заранее.

— Со мной останется Раймонда.

— Прекрасно, Так вот, если она станет свидетельницейтвоей неожиданной или необъяснимой смерти, пусть вина за это падет на меня. Атеперь, — продолжала Дюран, — я прошу тебя написать записку и отдатьее на хранение Раймонде; в этой записке ты назовешь меня своей убийцей в томслучае, если смерть твоя наступит каким-либо трагическим образом во время нашейсовместной жизни.

— Нет, такие предосторожности ни к чему; я верю тебе,вверяю свою жизнь в твои руки и делаю это с радостью. Только оставь мне иЭлизу, не мешай мне и не ревнуй меня. Я — распутница, я не обещаю тебе вестисебя безупречно, но клянусь чем угодно, что буду любить тебя всегда.

— Я не собираюсь тиранить тебя, Жюльетта, напротив, ясама буду служить твоим удовольствиям, я готова смешать землю с небом радитвоего счастья. Но как только ты сделаешься добродетельной, я от тебяотвернусь, хотя знаю, что невозможно заманить в сети добра такую женщину, какты — шлюху по темпераменту и по убеждению: это все равно, что загораживать мореплотиной. Прошу я только одного: позволь мне быть единоличной хозяйкой твоегосердца.

— Клянусь, что вы одна будете властвовать в нем.

— В таком случае обещаю тебе неземное блаженство;истинное распутство должно быть свободно от всяких чувств, мы должны иметьтолько одну подругу и искренне любить ее, а сношаться можно хоть со всем миром.Если хочешь, я тебе дам добрый совет, Жюльетта: избавься от этой толпы, котораявечно крутится вокруг тебя; я сама думаю рассчитать половину своей свиты: чемменьше нас, тем удобнее нам творить свои дела, и ни к чему привлекать к себевнимание. Ведь я не собираюсь бросать свое ремесло, но кому придет в головупокупать яды у женщины, которая ведет роскошную королевскую жизнь?

— Я тоже хочу сполна удовлетворять все своивкусы, — сказала я. — Хочу воровать, торговать своим телом, и тысовершенно права в том, что не стоит выставлять себя напоказ.

— Я могу выдавать себя за твою мать, в этом качествемне легче будет найти покупателей на твои прелести; Элиза и Раймонда пустьбудут твоими кузинами, мы и для них найдем клиентуру. С таким гаремом в Италииможно жить припеваючи.

— А как же твои яды?

— Не беспокойся, охотников на них здесь гораздо больше,чем в других местах. Мы должны вернуться во Францию, имея чистый доход неменьше двух миллионов.

— Куда же мы сейчас отправимся?

— Я склоняюсь к тому, чтобы снова спуститься на юг. ВКалабрии и на Сицилии жители развращены до предела, и там мы найдем золотоедно, тем более что я хорошо знаю те места. В прошлом году я за полднянаторговала там на пятьсот тысяч франков и могла бы выручить еще больше. Южанеочень доверчивы, Жюльетта, как все лживые люди: достаточно предсказать имсудьбу, и из них можно вить веревки. Это поистине сказочная страна.

— А мне страшно хочется вернуться в Париж, —мечтательно заметила я, — и окончательно поселиться там: разве нельзязаниматься там тем же самым?

— Ну давай съездим хотя бы в Венецию и оттуда — вМилан, затем доберемся до Лиона.

Я согласилась с таким маршрутом, и мы сели за обед. Дюранпредупредила меня, что она сама будет оплачивать все наши расходы; она,разумеется, понимала, что моя доля в общей прибыли будет немалой, но упросиламеня сделать вид, будто я нахожусь на ее содержании. Признаюсь вам, чтопринимала ее знаки внимания с тем же тактом, с каким она мне их оказывала, ведьделикатность имеет большое значение в среде злодеев, и тот, кто этого непонимает, совершенно не знает человеческую природу.