— Правду ли говорят, — поинтересовалась я, —что у вас есть бальзам долголетия?

— Такого бальзама не существует, только мошенникиторгуют им. Истинный секрет долголетия — это строгая умеренная жизнь, а кольскоро строгость и умеренность не принадлежат к нашим достоинствам, ни ты, ни я,увы, не можем надеяться на чудо. Да и какой в этом смысл, дорогая? Лучшепрожить короткую жизнь, полную наслаждений, чем влачить долгое и унылоесуществование. Если бы смерть означала наступление страданий, тогда бы япосоветовала тебе продлить жизнь как можно дольше, но поскольку в самом худшемслучае мы обратимся в ничто, в котором мы пребывали до рождения, мы должны накрыльях удовольствий стремиться к отмеренному нам сроку.

— Стало быть, любовь моя, ты не веришь в потустороннююжизнь?

— Мне было бы очень стыдно, если бы в моей душе жилахоть капля такой веры. Я так же, как и ты, хорошо представляю себе, что ждетнас за порогом, и уверена, что бессмертие души и существование Бога —совершеннейшая чушь, недостойная внимания тех, кто впитал в себя основныепринципы философии. На обломках религиозных доктрин я построилаодно-единственное убеждение, которое может даже претендовать на некоторуюоригинальность. На основе множества опытов я утверждаю, что ужас перед смертью,якобы естественный и ниспосланный свыше, есть не что иное, как плод нелепыхстрахов, которые с каждым днем усиливаются в наших душах с самого детства, которыепорождены религией и постоянно вдалбливаются в наши головы. Как только мыизлечиваемся от них и осознаем неизбежность своей участи, мы не толькоперестаем смотреть на смерть с тревогой и отвращением, но и начинаем понимать,что в действительности смерть — это всего лишь очередное, пусть и самоепоследнее, сладострастное удовольствие. Во-первых, мы приходим к уверенности,что смерть — неизбежное явление Природы, той Природы, которая создает нас содним условием, что когда-нибудь мы умрем; любое начало предполагает конец,каждый шаг приближает нас к последнему пределу, все в мире указывает на то, чтосмерть — конечная и единственная цель Природы. И вот я тебя спрашиваю, какможно сегодня сомневаться в том, что смерть, будучи естественнойнеобходимостью, то есть потребностью Природы, не может быть ничем иным, кромекак удовольствием, и сама жизнь убедительно показывает это. Следовательно, вумирании есть высшее наслаждение, и при помощи философских рассуждений легкообратить в вожделение все нелепые страхи перед смертью, а чувственноевозбуждение может даже привести к тому, что человек будет страстно ожидатьсвоих последних мгновений.

— Ваши оригинальные мысли не лишены логики, —заметила я, — но они могут быть опасны для человека. Подумайте сами,скольких людей удерживает в определенных рамках страх смерти, и если они отнего избавятся, тогда…

— Одну минуту, — перебила меня мудраясобеседница, — я никогда никого не хотела удержать от преступления, болеетого, я всегда желала убрать все препятствия, которые нагромоздила на путилюдей глупость. Злодейство — моя потребность; Природа дала мне жизнь для того,чтобы я служила ее целям, и я должна множить до бесконечности все средства дляэтого. Профессия, которую я выбрала скорее из порочности, нежели из материальногоинтереса, доказывает мое искреннее желание способствовать злодейству; у менянет большей страсти, чем страсть к разрушению, и если бы я могла опутать своимисетями весь мир, я стерла бы его в порошок без колебаний и сожалений.

— Скажите, какой пол вызывает у вас самую сильнуюярость?

— Мне безразличен пол человека — для меня важен еговозраст, 'его связи с другими, его положение. Когда я нахожу стечениеблагоприятных факторов в мужчине, мне доставляет наибольшее удовольствиеубивать мужчин, когда же их средоточием является женщина, я, естественно,предпочитаю ее,

— В чем же заключаются эти благоприятные факторы?

— Мне бы не хотелось говорить об этом.

— Но почему?

— Потому что из моих объяснений ты можешь сделатьошибочные выводы, а они могут разрушить наши отношения.

— Ах, дорогая, вы и так уже сказали предостаточно, и японяла, что ваше любимое занятие — приговаривать людей к смерти.

— Естественно, я прямо сказала это. Но выслушай меня,Жюльетта, и выбрось из головы все свои опасения. Не хочу скрывать от тебя тотфакт, что любой предмет, которым я пользуюсь, но к которому не испытываючувств, постигает участь любой другой утвари. Но если в этом предмете я нахожуприятные и родственные мне свойства, например, такое воображение, как у тебя,вот тогда я способна на верность, о какой ты даже не подозреваешь. Поэтому,любовь моя, забудь свои сомнения, забудь во имя нашей привязанности; я далатебе самые надежные гарантии своей преданности, ты же не принимаешь ее изаставляешь меня думать, что твой разум не в ладах с твоим сердцем. Кроме того,разве у меня есть хоть какие-то способности, которыми не обладаешь ты?

— Да я не знаю и сотой части того, что знаете вы!

— Ну, если тебе так хочется, — улыбнуласьДюран. — Но знай, что с тобой я буду употреблять свое искусство только длятого, чтобы заставить тебя полюбить меня еще сильнее.

— В том нет нужды, ведь злодеи прекрасно ладят друг сдругом, и если бы ты не возбудила во мне ужасные подозрения, я никогда бы неотравила Клервиль.

— Кажется, я слышу в твоих словах сожаление, Жюльетта?

— Нисколько, — запротестовала я и поцеловалаподругу.

— Давайте поговорим о другом. Хочу еще раз напомнить,что я вручила свою судьбу в ваши руки, и вы должны вложить в мое сердценадежду; наша сила — в нашем крепком союзе, и ничто его не сломит, пока мыбудем вместе. А теперь расскажите мне о тех факторах, что побуждают вас кзлодейству; мне страшно интересно узнать, насколько сходятся наши взгляды.

— Я уже сказала, что здесь большую роль играет возраст:я люблю срывать цветок в пору его расцвета, в возрасте пятнадцати-семнадцатилет, когда розы распускаются пышным цветом, когда кажется, что Природа сулит имдолгую и счастливую жизнь. Ах, Жюльетта, как мне нравится вмешиваться впромысел Природы! Кроме того, я люблю разрушать человеческие узы: отбирать уотца ребенка, у любовника его возлюбленную.

— У лесбиянки ее любимую подругу?

— Ну конечно, лисичка моя, разве я виновата, чтонепостижимая Природа создала меня такой подлой? Но если жертва принадлежит мне,я испытываю двойное удовольствие. Еще я сказала, что мое воображение возбуждаетматериальное положение человека, при этом я склоняюсь к двумкрайностямбогатство и роскошь или крайняя нужда и обездоленность. Вообще мойудар должен иметь ужасные, насколько это возможно, следствия, а чужие слезывызывают у меня оргазм; чем обильнее они льются, тем яростнее мои спазмы.

У меня начала кружиться голова, и я с томной блуждающейулыбкой прижалась к своей новой наперснице.