им «по этой прихоти Лужка» пришлось, чтобы угодить начальству, завести свои личные пасеки; а для этого ведь участка на Рублево-Успенском шоссе недостаточно – нужно много места; пчелы нередко болеют, ну и вообще довольно хлопотны в содержании. Особенная трудность, помнится, состояла в поиске опытных пасечников, потому что в этом деле в Москве, понятное дело, никакого кадрового резерва не было, а спрос на них одно время просто-таки зашкаливал.

Наблюдая эту эйфорию пчеловодства, сопровождаемую стонами членов правительства Москвы, и понимая все масштабы и возможности столичных пчеловодов, московские антиквары начали искать книги по пчеловодству, причем книги этой тематики и достаточно редки, и отнюдь не дешевы. Но предполагаемая прибыль помогла преодолеть все препятствия, книги были найдены, оценены сообразно силе страстного увлечения, и… ни одна, ни у одного из антикваров, не была продана. То есть, вероятно, какие-то простые и недорогие книги были проданы, но именно раздобытые под новый фавор градоначальника редкие издания – остались пылиться на полках и, полагаю, до сих пор входят в «золотой запас» многих антикваров.

Не менее колоритна другая история. Наш президент, как известно, нередко дарит подчиненным антикварные книги. Мы не будем вдаваться, насколько эти книги достойны сверкания в свете софитов с точки зрения коллекционной ценности, однако этот факт присутствует. Так вот, в 2015 году президент подписал указ о том, что чиновники обязаны сдавать в казну все подарки стоимостью более 3 тысяч рублей, а вскоре, в 2016 году, собственноручно подарил 24 марта министру экономического развития к 60-летию антикварную книгу – «Экономические этюды» Н. Водовозова (1907), при этом сказав на камеру: «У нашего профильного министра был день рождения, он еще стихи пишет».

Знакомые антиквары, решив подсуетиться, взяли свой экземпляр, переплели его в особый переплет и приложили к нему распечатку той новости. Назначили они за этот экземпляр, конечно, не столько, как он обошелся казне при подарке, но явно немало. И начали ждать, когда этот экземпляр купят «подарошники». Что же далее? А далее, как только они создали аналог «особого президентского подарка», 14 ноября того же года министр погорел на подношении из колбасного отдела и был отправлен писать стихи под домашним арестом, а инновационный проект антикваров потерпел крах.

Однако, если обратиться от веселых историй к суровой реальности, нужно отметить, что именно «подарошники» в какой-то момент стали основными действующими лицами антикварного рынка. И пусть ныне «Царскую охоту» уже не дарят премьер-министрам, однако же книги по военной истории, серия о деятельности вражеских разведок и тому подобная литература имеет устойчивый платежеспособный спрос. Тем более что и поныне интересную антикварную книгу как подарок невозможно заменить никакой наличностью, алкоголем или подобным «жалким тленом». Культ книги как некоторого магического кристалла знаний оказался намного более жизнеспособным, нежели чтение. То есть не так важно книгу прочитать, но обладать ею – уже великое счастье, а антикварной книгой – особенно.

Подносные экземпляры

Отдельным и уникальным явлением в антикварной книге являются так называемые подносные экземпляры. Как видно по самому названию, где речь не об изданиях вообще, особенно исполненных, а именно о единичных экземплярах определенного издания. То есть в абсолютном большинстве случаев ординарные экземпляры (основной тираж) издания имеют зримые отличия от «подносных экземпляров» (особая часть тиража).

Название это имеет вполне ясную этимологию, заодно раскрывающую и суть таких изданий. «Поднос» – устаревшее наименование подарка, подношения. Если до XVIII века это слово редко употреблялось в связи с книгопечатанием, то с расцветом русского типографского искусства оно вошло в язык книгопечатников и обозначало особые экземпляры, которые делались «для подносу ко двору ее императорского величества». В последнее время неожиданно стало дискутироваться ударение в этом слове: неофиты от библиофильства начали употреблять выражение «поднóсный экземпляр». И дело не в том, что речь совсем не о подносах (изделиях из дерева и металла, которые делались поднóсными мастерами, как на слова с таким ударением указывает Большой академический словарь русского языка), поскольку можно долго изучать этимологию этих близких слов. А в том, что в XX веке и в практике антикваров и букинистов, и в устах историков книги произносилось всегда «подноснóй экземпляр». Мы также следуем этой традиции.

Особенность таких экземпляров и видна глазом, и ощутима тактильно, и даже чувствуется на вес. Это происходит потому, что отличие подносных экземпляров от ординарных – не только внешнее (переплет), но и, если можно так выразиться, внутреннее. Во-первых, это изначально отпечатанный на особой, лучшей бумаге экземпляр, и традиционно он едва ли не вдвое толще ординарного, потому что для подносных экземпляров бралась качественная и дорогостоящая белая бумага – александрийская, любская, веленевая… В Европе довольно изобильно в XVIII–XIX веках особые экземпляры печатались на пергамене (в России эти примеры единичны). Поля таких экземпляров часто больше, а обрез – почти всегда вызолочен. Нередко гравюры или гравированные заставки в таких экземплярах иллюминованы (то есть раскрашены). Второе же основное отличие – это богатый переплет, украшающий подносные экземпляры. Наиболее роскошные переплеты в XVIII веке выклеивались драгоценными тканями или цветными шелками. Мы, наверное, повторимся, сказав, что ныне бытует уверенность, будто бы наиболее дорогостоящими в XVIII веке и в дальнейшем были золототисненые кожаные переплеты и именно такие варианты подносных экземпляров – наилучшие. Однако все-таки наиболее роскошными (и дорогими) были переплеты, поволоченные тканями, но сохранялись они много хуже, чем богатые кожаные переплеты, и потому ныне хорошо сбереженные экземпляры единичны.

Со второй половины XVIII века мы видим практически обязательную практику книгоиздания, когда не менее трех-пяти экземпляров каждого издания делаются подносными. С ростом численности императорского двора растет число подносных экземпляров: в царствование Екатерины II их не менее трех («для ее императорского величества и их императорских высочеств»). Нередко мы видим, как издатели делают различия в оформлении переплетов «для подноса» разным лицам.

Так, граф П. Б. Шереметев, издавая в 1770‐х годах переписку своего отца с Петром Великим и описание путешествия П. Б. Шереметева, особенно пекся о том, чтобы разным получателям доставались специально для них переплетенные экземпляры, но с различиями. «Письма Петра Великого… к графу Б. П. Шереметеву» и «Записка путешествия… графа Б. П. Шереметева», отпечатанные ин-фолио, были предназначены следующим образом: «в сафьяне цвета лавра и мирты – ее величеству», то есть в травчатом сафьяне – для императрицы, Павлу Петровичу и Марии Федоровне – «в красном сафьяне». Четырехтомное издание писем графа Б. П. Шереметева к Петру Великому также было переплетено разно, о чем граф особо уведомлял своего служителя: «Которые книги кому отдать, на обертке всякой подписано, по той подписи