Однако с александровского времени тенденция одаривать все царственное семейство прерывается, поскольку уж очень сильно оно разрослось. Ограничиваются издатели экземпляром ко двору, а также сановникам на свое собственное усмотрение, поскольку сама практика подношения экземпляров вышедших изданий пред очи государя имела определенные цели: так была вероятность получить традиционный подарок – перстень, табакерку, денежную выплату. Причем для того, чтобы посвятить государю или члену императорской фамилии издание (то есть напечатать в книге отдельный текст или лист с посвящением), в XIX веке уже требовалось разрешение Придворного ведомства, и оно далеко не всегда могло быть получено легко, если вообще получено; процедура требовала не только времени, но нередко и покровителей; отсюда практически обязательность поднесения экземпляра оконченного издания, если предварительно разрешение на печатное посвящение испрашивалось. Что же касается подношения государю экземпляров с рукописным посвящением – для этого никаких бюрократических преград уже не было, и статс-секретари у принятия прошений докладывали о получении такого подарка. Отчасти именно по этой причине большинство подарков иностранцев – с рукописными посвящениями, поскольку затевать переписку через Коллегию иностранных дел о посвящении издания мало кто хотел без покровителей в лице посланников или других сановников. Многие литераторы или ученые старались не посылать такие экземпляры просто во дворец (вспомним современное «Москва. Кремль»), а использовать для этого кого-либо из высокопоставленных сановников двора; понятно, что и сановник также получал не самый обычный экземпляр издания.

При этом в XIX веке уже не было обязательным подносить особый экземпляр ко двору: даже литераторы, особенно второй половины века, считали неприемлемым таким вот образом искать покровительства, полагая, что в случае читательского интереса государь или императрица сами прочтут книгу. Заметным исключением на этом фоне был И. А. Гончаров, который, подобно В. А. Жуковскому, последовательно одарявшему своих воспитанников и их венценосных родителей, также отдельно и неуклонно отсылал экземпляры к императорскому и великокняжеским дворам.

С именем Гончарова связан и едва ли не единственный масштабный прецедент, когда писатель напечатал именно подносные издания своих романов. То есть, повторимся, не сделал часть экземпляров подносными, а именно уговорил И. И. Глазунова в 1883 году напечатать особое издание своих романов «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв», чтобы подарить их ближайшим друзьям, почтившим 31 декабря 1882 года писателя своим визитом по случаю полувекового юбилея его литературной деятельности. В 1884 году эти самые романы, даже отпечатанные с того же типографского набора, заняли место в собрании сочинений автора, но уже с номерами томов и с новыми титульными листами. Подарки Гончаров попросил переплести в синие сафьянные переплеты, и такой подносной комплект, состоявший из пяти томов, был подарен им своим ближайшим друзьям. Причем, в согласии с некоторой традицией, как можно это трактовать, для представителей императорской фамилии также были заготовлены экземпляры, но переплетались они в сафьян красного цвета.

Подносные экземпляры, таким образом, имеют характер официального или частного подарка. В целом такие экземпляры имеют много общего с библиофильскими экземплярами, которые обычно делались по определенному заказу, но уже продавались.

Приметы

В практике антикварной книжной торговли и собирательства можно видеть, как одни приметы не слишком справедливы, а другие, напротив, как раз и отражают жизненную правду антикварного книжного рынка. Расскажем только об одной, поскольку она доказала свою верность в жизни каждого коллекционера или антиквара.

Звучит она так: «книги ходят пáрами». С одной стороны, эта примета обнадеживает, с другой – огорчает. Обнадеживает потому, что дает надежду приобрести какую-то книгу, которую мы как будто бы упустили; огорчает – потому что порой один экземпляр продается очень дорого, и если он был вами куплен, то довольно неприятно наблюдать за тем, как кто-то приобретает то же самое, но вдвое дешевле. Но еще горше —упустив оба, тщетно надеяться на появление третьего.

Принцип же ее действия таков: долго-долго коллекционер ждет какую-то книгу, или уже и не ждет, потому что ждать ее бессмысленно. И неожиданно вдруг такая книга появляется на антикварном рынке. Если ее предложили тебе лично, то ты ее или купил, или же не смог (в последние годы второе намного чаще, потому что финансовые возможности нового поколения собирателей уж совсем недостижимы для коллекционеров старой формации). Но, по крайней мере, ты облизнулся или же обогатил свое собрание совершенно исключительной книжной редкостью. И тут, пока твой пульс даже еще не успел вернуться к норме, выходит на сцену другой экземпляр! Если ты не купил тот, что был первым, у тебя есть шанс приобрести второй. Причем это довольно редкий случай, поскольку книга сама по себе безжалостна к скопидомам и мстит за жадность без промедлений. То есть если ты мог приобрести первый экземпляр, но решил, что «это очень дорого», хотя такие деньги у тебя все же были, тебе не достанется и второй экземпляр тоже.

Неофиты, наблюдающие, как вдруг на рынок выходит книга, о которой трубили как о записной редкости, и тут же появляется и второй ее экземпляр, во-первых, начинают думать, что советчики их нагло обманывают (это само собой, просто не в этом конкретном случае). Во-вторых, посмотрев на ристалище, решают, что вот-вот выйдет еще один экземпляр, и тогда его можно будет купить еще дешевле. Но поскольку на втором экземпляре дело заканчивается («книги ходят парами», а не тройками или четверками), то в дальнейшем эту книгу можно не купить никогда.

Чтобы проиллюстрировать эту примету, расскажем о том, как это происходило с нами. В начале 2000‐х годов наш товарищ и коллега М. М. Климов приходит и говорит, что Лидия Васильевна Яшкова, некогда бывшая товароведом «Дома книги», а затем перешедшая работать в другой магазин, предлагает ему «Езду в остров любви» Василия Тредиаковского 1730 года. Кабы это был не Михаил Менделевич, а кто-то другой, мы бы и не поверили: то не просто книга, а «книга книг». Она знаменует начало новой поэзии и новой литературы, а редкость ее – притча во языцех. Еще в 1776 году (!) историк Г. Ф. Миллер сетовал, де «теперь нигде нельзя достать ни одного экземпляра Езды в остров любви: господин Тредиаковский сжег все, которые он мог добыть». В XIX столетии известен был один-единственный комплектный экземпляр, купленный у А. Б. Лобанова-Ростовского в казну и доставшийся в 1897 году Эрмитажному собранию; ни в Библиотеке Академии наук, ни даже в Публичной библиотеке нет до сих пор полного экземпляра. Не смог его купить и Н. П. Смирнов-Сокольский, сколько ни искал. Уже позднее Ф. Н. Медведев, чья коллекция первых книг