Эльгендорф пытался поднять руку, чтобы ударить старца, но он надавил еще раз, и Вильгельм провалился во тьму.

Сначала он слышал только пульсирование плазмы в висках, видел черноту, застывшую перед глазами. Он стал будто невесомым, но от этого не переставал чувствовать боль. Все прекратилось во мгновение. Тьма быстро рассеялась, стоило лучу солнечного света пробиться сквозь каменную кладку. По спине Почитателя пробежали мурашки. Вильгельм валялся на полу, в куче досок и пепла. Он потряс головой, все еще надеясь, что это просто видение. Но руки его отчетливо ощущали холодный камень под горячей кожей. Он посмотрел наверх, но увидел только камни. Маленькие, схожие на пыль, и большие глыбы, счищенные чьими-то руками.

Вильгельм попытался разбудить Артоникс, попросить его вернуть возможность ясно мылить, успокоить, но камень был холоден. Вильгельм выругался – гадкие слова отразились от стен и вернулись к нему.

Пещера, в которой он оказался, вся изрисована и исчерчена, сотни формул и расчетов украшали стены, схемы Связистора и маленькие детальки разбросаны у стен. Обломки космического аппарата, когда-то бороздившего просторы небесного океана, уже покрылись ржавчиной и стояли в углу.

– Кому в голову придет разобрать Связистор? Ничего лучше для общения еще не придумали, – прошептал он, стирая с лица прилипшую к поту пыль.

Вильгельм оглянулся, но не увидел ничего, кроме мешка, набитого сеном, котелка, подвешенного над костром, уже залитом водой, и земли, камней, пепла. Кусочки мела, валявшиеся там и сям. В углу стояли обломки старого космолета, настолько старого, что Вильгельм такие видел всего пару раз. В воздухе висела пыль, вилась ошметками над полом, словно подвешенная к потолку.

Вильгельм, закашлялся и отвернулся. В пыли он увидел полоску света, пробивавшуюся через доску, приваленную к выходу. Кое-как поднявшись и стукнувшись головой о низкий потолок, Почитатель начал пробираться к свету, постоянно спотыкаясь о разбросанные ветки, не успевая увидеть их.

Из пещеры Вильгельм выполз на плато и чуть не ослеп от яркого света. Он долго простоял, прикрывая глаза ладонями, а когда открыл глаза и осмотрелся, ощутил холодное липкое чувство узнавания, словно прежде он уже бывал в этом месте. Пещера находилась на вершине горы, больше похожей на древнюю ступенчатую пирамиду, и возвышалась над тропическим лесом, который упирался поредевшим боком папоротников в песчаный берег океана. На горизонте собирались тучи. Такие темные, почти черные, ограждавшие остров стеной. Солнце палило. Зелень под горой шумела, дралась в горячим быстрым ветром. Над островом не летало ни единой птицы, а ни на одной из дорожек, протоптанных существом, не носившем обуви и оставлявшем пятипалые следы, не было животных. Даже в воздухе не было никакого присутствия жизни. Только пустота и деревья. Даже воздух казался мертвым.

Вильгельм еще раз прислушался, но природа ответила ему ледяной тишиной. Всепоглощающее одиночество.

– Да это какая-то тюрьма. Кто здесь вообще жить согласится, когда на Земле полно мест получше? – прошептал Вильгельм, охватив себя руками.

Он медленно, стараясь не оступиться и не упасть, спускался к лесу, останавливаясь каждый раз, когда ветер ударял его по голове. Мягкое шуршание листьев оплетало Почитателя удавкой обмана и дурмана.

Стоя на выдолбленных в камне ступенях, так высоко, что воды казались бесконечным, Вильгельм почувствовал себя в своем Раю, которого никогда не было. Они и называть его так стали только после того, как появились священные книги. Прежде Рай был любым местом на Земле.

По лестнице разбросаны горелые палки, все было усеяно пеплом, словно остров поглощал несуществующий пожар. Вильгельм вглядывался в лес и все больше осознавал, что дурман на острове ощущался не просто так. Некоторые деревья просвечивались на солнечном свете. Некоторые вовсе не двигались, хотя ветер был свирепый. Голограмма леса, причем не слишком-то хорошая, покрывала большую часть острова. Кто-то не слишком старался оживить поглощенный пожаром остров.

Когда Эльгендорф спустился, ноги его зарылись в почву – смешенный с пеплом песок. Вблизи он наконец смог убедиться в собственной правоте: почти все стволы вокруг были обугленные, а верхушки – зеленые и свежие, но, стоило коснуться листка, дерево испарялось, оставляя лишь железную палочку, штифт для долгосрочной иллюзии. Древняя технология, сейчас для обмана уже не нужны опоры.

Вильгельм надеялся, что найдет объяснение, имя, может, личные вещи. Зачем старец отправил его сюда? Как старец вообще узнал о том, что Артоникс способен показывать воспоминания? И где прочитал, как настроить его так, чтобы Артоникс впускал воспоминания чужие?

Вильгельм пошел к воде. Шел долго, будто оставив позади сотни миль, но очутился-таки на пляже, избавленном от любого намека на жизнь. Океан оттаскивал от берега дохлую рыбу, а волны приносили лишь ядовитую соль, которой даже воздух, казалось, пропитан. Вильгельм коснулся воды и сразу же отпрянул. Она была настолько холодной, что у любого существа тело бы окоченело.

– Отсюда никак не выбраться, – заключил он и закопался рукой в песок. Внизу, под парой сантиметров, он был холодный и противный, будто покрытый слизью.

Вильгельм сморщился, потряс мокрой рукой и оглянулся. Посмотрел на гору, возвышавшейся над мертвым островом словно замок. Над землей собирались алые тучи.

– Похоже на тучи с Планеты какого-то Почитателя, – пробубнил Вильгельм, присмотревшись. – А дождь здесь кислотный или просто ядовитый? – спросил себя Вильгельм, но решил не проверять ни одну из теорий на себе. Он направился назад, к горе, ступая по своим же следам. Вильгельм не мог понять, зачем его сюда отправили и что хотели показать, но знал только одно – существо, которое держали в этой тюрьме, представляло опасность. Иначе никто бы не стал строить настолько впечатляющую темницу. Только вот Почитатель об этом месте раньше не слышал, хотя и должен был.

Уже в пещере, чуть покопавшись в обломках и запчастях, Вильгельм нашел допотопный фонарик, какие он научился делать в первые годы одинокой жизни на Земле. Вильгельм окунул помещение в холодный свет фонаря и вздрогнул – помимо веток и палок, использовавшихся для розжига, и пепла, оставшегося от костра, всюду валялись грязные тряпки, которых он не заметил своим ночным зрением. Одна из стен была исписана палочками, как в тюрьмах, где заключенные отсчитывают дни до освобождения. Но здесь рисунки быстро кончились, будто узник потерял надежду на спасение. Все остальные стены украшены сотнями формул. На одной из стен проводились расчеты по годам, а на полу, прямо у обломков, опознать которые было уже невозможно, написаны имена. И самым частым было его имя – Вильгельм.

– Что за черт… – прошептал Эльгендорф и, будто не веря своим глазам, провел ладонью по