– Хотя не надо, чтобы Хану видели на вышке, иначе вместо хупы я отправлюсь в дисциплинарный барак, как папа… – он помогал ей одеться, застегивал пуговицы на рубашке, завязывал шнурки на ботинках:

– Если я встречу кухонную команду, – смешливо сказала Хана на лестнице, – я спрячусь за скалой. Я маленькая, меня не заметят. Ты знаешь, что я могла бы родиться в Израиле? Моя мама почти уехала с дядей Авраамом в страну. Но потом она выскочила из поезда, чтобы сказать моему папе, что любит его. И я так же сделала, пришла к тебе… – Аарон обнял ее:

– Я думал, что я тебе не нужен, что ты живешь только музыкой… – Хана кивнула:

– Да. Но любовь тоже музыка, мой милый. Мы всегда услышим ее, потому, что любим друг друга… – над базой висел утренний туман. Тонкая фигурка девушки пропала в белой дымке, Аарон посмотрел на запад:

– Мы окружены океаном ненависти, ждущим мести. Ерунда, ничего до завтра не произойдет, арабы сюда не полезут, а завтра мы поженимся. Как я люблю Хану, даже и сказать нельзя… – думать о ней было можно. Аарон присел на верхнюю ступеньку лестницы:

– Я теперь всегда буду думать о ней. Всегда, пока я жив.

В дорогу им сварили термос крепкого кофе. Столовая базы снабдила машины питами и хумусом:

– В Сдероте сделаем остановку, – нарочито весело сказал доктор Судаков, – перекусим, тебя заберет концертная бригада. Ты с утра ничего не ела… – ему не нравилось бледное лицо девушки:

– На завтраке она только пила кофе и сейчас приканчивает вторую пачку сигарет… – на Анну профессор вообще старался не смотреть:

– Очень неудобно получилось, – обругал себя Авраам, – а еще надо добираться от Кирии до пансиона, везти ее с детьми на машине домой… – за завтраком Анна сухо сказала:

– Я звонила Михаэлю, он на работе. Дети остались в пансионе, надо за ними заехать, вернуться в Кирьят Анавим. Но мы с Джеки и Эмилем сядем на автобус, если вам неудобно… – Авраам буркнул:

– Никакого неудобства, в машину кибуца все поместятся. Надеюсь, больше гроз по дороге не ожидается. У меня вечером лекция в Еврейском Университете… – небо над южной дорогой было чистым. Авраам скрыл вздох:

– Ладно, все понятно. Получил от ворот поворот, как говорят русские. Она любит мужа, она все прямо сказала. Чего ты ждал, ты ее старше на пятнадцать лет, старик с полным ртом протезов? Михаэль похож на голливудского актера, а я вожу трактор и собираю помидоры. Я извинился, и нечего больше об этом думать…

Он искоса взглянул на изящный профиль Анны. Доктор Леви смотрела вперед, на серый асфальт шоссе, на рыжие камни по сторонам. Они проехали развилку с указателем на кибуц Нахаль Оз. Анна незаметно закусила губу:

– Я обидела его… то есть Авраама… – ей хотелось коснуться большой руки, с заметной каемкой грязи под искривленными ногтями, – но я не могла сказать ничего другого… – в январе Анну пригласил на симфонический концерт коллега, университетский преподаватель из Семинарии Кибуцев:

– У нас ничего и не случилось, – женщина сглотнула, – я упомянула, что люблю Дворжака. Играли симфонию «Из Нового Света». Потом мы посидели в кафе на бульваре Ротшильда, он проводил меня на иерусалимский автобус… – приехав в кибуц на шабат, Михаэль холодно сказал:

– Разгуливаешь по Тель-Авиву с посторонними мужчинами. Я сопровождал западных дипломатов на концерт. Я видел, как ты улыбалась этому французскому хлыщу, твоему коллеге… – Анна покраснела:

– Откуда ты знаешь, что он приехал из Франции… – муж отмахнулся:

– Не забывай, где я работаю. И не забывай, что ты замужняя женщина. Если я подам на развод, из-за твоей измены, я уверен, что раввинский суд оставит мне детей… – Анна возмутилась:

– Не было никакой измены и не будет. Я тебя люблю, Михаэль… – она шагнула к мужу, тот отстранился, – но что мне делать, если ты всегда занят… – на пороге комнатки он обернулся:

– Сидеть дома, работать, ухаживать за детьми. Они подростки, они требуют больше внимания. Мать не должна крутить хвостом по выставкам и концертам… – Анна не успела открыть рот:

– Незачем было открывать, – она взяла сигарету из пачки на приборной доске, – он хлопнул дверью, и больше мы о таком не говорили. Но он не остановится, он подаст на развод, если я… – она не могла подумать о таком:

– Раввины всегда на стороне мужей, – горько напомнила себе Анна, – Михаэль меня не бьет. Он меня пальцем не трогает, во всех отношениях, что называется. Но я этого никак не докажу. Я не могу потерять детей, не имею права… – стряхнув пепел в консервную банку, она бодро заметила:

– Или ты из-за Аарона волнуешься, Хана? Понятно, что он твой кузен, но армия есть армия. Он выполняет боевое задание, больше тебе ничего не скажут… – Хана не слышала ее голоса. Она не ожидала увидеть Аарона на исходе шабата. Концерт удался, солдаты опять долго не отпускали Хану:

– Мы разошлись после полуночи, но искать его в казарме было неудобно… – девушка сжала тонкие руки, – а на завтраке в воскресенье я его не увидела… – сердце испуганно забилось. Рав Яаков, военный раввин, сидел в столовой, но Хана решила пойти к офицеру, отвечавшему за курс молодого бойца. Капитан отозвался:

– Рядовой Горовиц на задании. Это все, что я могу вам сказать. Неизвестно, сколько продлится его миссия. Напишите весточку, я все передам… – Хана нацарапала адрес и телефон пансиона в Тель-Авиве. После поездки на военные базы она решила остаться в городе:

– Тиква уезжает в кибуц, но она выросла в Кирьят Анавим. Она хочет побыть с Фридой, с подружками. Аарон будет ассистировать режиссеру в Камерном Театре, мне тоже предлагали выйти на сцену. У меня еще записи на радио, пластинки, концерты… – внизу она приписала:

– Свяжись со мной, когда ты вернешься. Я люблю тебя, милый… – над ее ухом раздался добродушный голос дяди Авраама:

– Письмо оставила, молодец. Не беспокойся, наверное его с другими ребятами забрали на очередной тренировочный марш… – только в кабине грузовика Хана поняла, что из всех бойцов тиронута, в столовой не было только Аарона:

– Но если что-то случилось ночью… – испугалась девушка, – если была стычка с какой-нибудь бандой, а нам ничего не сказали? Если Аарона убили… – дыхание перехватило:

– Я не могу жить без него, не могу… – она боролась со слезами:

– Ничего не случилось, – упрямо повторяла себе Хана, – он на задании. Он жив, он меня любит… – девушка заставила свой голос звучать небрежно:

– Кажется, подъезжаем к Сдероту. Насчет Аарона я не беспокоюсь. Правильно вы говорите, армия есть армия… – за окном кабины замелькали унылые времянки на окраине города. В небе бился бело-голубой флаг:

– Весна пришла… – Авраам заметил желтые заросли дрока на дальних холмах, – как там в русской песне, что Федор Петрович и Волк пели? Не для меня придет весна. Думай о деле, тебе на следующей неделе улетать в Европу, а оттуда в Буэнос-Айрес… – он притормозил:

– Ребята на базе говорили, что здесь неплохое кафе, то есть закусочная. Пообедаем, оставим тебя на попечение артистов и отправимся дальше… – кабина опустела, Хана стиснула кулаки:

– Аарон мне позвонит или напишет в Тель-Авив. Я пела эту военную мелодию, на концерте. Жди меня и я вернусь. Я буду его ждать, все будет хорошо…

Cпрыгнув с подножки, она пошла к шиферному бараку кафе.

Пустыня Негев

Аарон не знал их имен, не видел их лиц.

Сменившись с дежурства перед субботним обедом, он услышал приказание выйти к воротам базы:

– Получи сухой паек, – велел ему сержант, – на три дня… – он пошевелил губами, – должно хватить. Остальные приказания тебе передадут… – Аарон подался вперед, сержант покачал головой:

– Я знаю, что на базе твоя родня, однако тебя ждет одно их тех заданий, о которых нельзя говорить даже матери… – он поднял палец вверх, – загляни на склад и отправляйся к воротам… – сержант добавил:

– Распоряжение получено лично от полковника, однако я бы не советовал тебе