Я-то женщина хрупкая и грозной выгляжу лишь за счет своеготемперамента. Одной мне этот труп не осилить.

Пришлось топать к Ганусе.

Я хорошо изучила привычки любимой подруги. Гануся открыладверь, не выпуская из руки телефонной трубки и ни на секунду не закрывая рта.Увидев меня, она рот распахнула предельно. Так с открытым ртом изумленно ивыдохнула: «Музочка, ты?!» Как ей удается такое? Хотя, если я умеюразговаривать, не открывая рта, то почему бы Ганусе не делать наоборот?

— Да, это я, — с осуждением ответила я и строго спросила:

— Сколько можно трепаться?

Гануся, бестолково хлопая необыкновенной красы глазами,пропустила меня в квартиру и выглянула на лестничную площадку. Она никак немогла охватить обстановку своим изумленным умом (простите, иначе не скажешь).Происходящее ей казалось невероятным. Что будет, когда она узнает о целивизита?

— Ты что, одна? — прямо в трубку спросила она у меня. — Нуе-мое! А труп куда дела? И почему ты в домашнем халате? Да нет, я не тебе, —вспомнила Гануся и про того, кого пичкала сплетнями из моей личной жизни, — комне тут пришли, потом созвонимся, все, отключаюсь!

«Сейчас отключишься», — подумала я и спросила:

— С кем говорила?

И, не дожидаясь ответа, похвалила Ганусю:

— Молодец, что догадалась вовремя распрощаться с Тусечкой.

— Почему ты решила, что я говорила с Тусей? — удивиласьГануся.

— Высчитала. Когда ты бросила трубку, было пять утра, теперьшесть. Прошел всего час. За это время дальше Туей тебе не продвинуться.

Гануся немедленно согласилась, кивнув с одобрением:

— Да, это Туся была. Так почему ты в халате?

— Потому что спешила.

— А куда дела труп? Или вы поругались? — испугалась она.

Пришлось ее «успокоить».

— Хуже. Труп лежит в коридоре, и ему уже все равно. Он врядли может ругаться, — с прискорбием сообщила я.

— Ну е-мое! И этого довела до сексуального истощения, — сзавистью заключила Гануся.

Сама она в постели изображала бревно и потому гордиласьмоими победами.

— Да нет, — стыдливо призналась я, — к этому трупу не имеювообще отношения.

— Как возможно такое? — недоверчиво спросила Гануся.

Я пояснила:

— Он женский, а не мужской.

Гануся мгновенно стала родной: на лице ее появилосьглупейшее выражение.

Я решила, что можно смело посвятить ее в свои неприятности.Девушка она хитрая, а потому большой опасности нет. Там где начинается еевыгода, заканчивается болтливость. Перетащив мой труп, Гануся немедленнопопадет в соучастницы, о чем она догадается, конечно, но уже послесвершившегося. Следовательно, для собственного благополучия будет молчать, какрыба об лед. Гануся учится в аспирантуре и вряд ли захочет портить карьеру.

Я приступила к рассказу о мытарствах прошедшей ночи. Мнепочему-то казалось, что на это уйдет меньше времени, но Гануся проявиланебывалую бестолковость. Она так долго задавала вопросы, что в конце концов яне выдержала и завопила:

— Пока мы сидим тут, труп там разлагается! А соседипросыпаются!

— А при чем здесь соседи? — поразилась Гануся. Нет, никакихнервов не хватит, чтобы разговаривать с ней, с любимой моей и родной!

— Как при чем?! — взвизгнула я. — Ты что, хочешь ихвстретить, втаскивая труп в лифт?

— О таких вещах лучше шепотом, — попросила Гануся ипояснила:

— У меня тоже соседи.

— Ты права, — послушно перешла я на шепот. — Вынеся изквартиры труп, мы спокойно погрузим его в лифт, а потом затащим в твою новую«Оду», которую подкатим к подъезду.

— И что? — насторожилась она.

— Ничего, довезем до первого парка и оставим на лавочке, —сказала я и спохватилась:

— Да, еще снимем с трупа мои шлепанцы и халат.

Гануся напомнила:

— Халат на тебе.

— На мне другой халат, а мы снимем тот, старый, любимый.

— Ну е-мое! Раздевать труп догола? Прямо в парке? Этожлобство! — возмутилась Гануся.

Я сконфуженно согласилась:

— Хорошо, халат и шлепанцы снимем в квартире.

— И голый труп потащим в лифт? А если случайно выйдутсоседи? Что они скажут? Не обижайся, куколка, но это совсем неприлично, —осудила меня Гануся. — Надо бы его приодеть.

— Может, еще скажешь и приобуть? — возмутилась и я. — Тызнаешь, я бедная! Нет у меня для трупов свободной одежды! Особенно обуви!

— В любом случае, куколка, не понимаю, как мы потащим твойтруп. Я боюсь мертвецов.

— Она как живая! — бодро заверила я.

Гануся, похлопав своими большими глазами, вздохнула:

— Нет, я не могу. Мы можем столкнуться с соседями, ипострадает моя карьера.

— На моей площадке это исключено — там одни совы, раньшедевяти в субботу не просыпаются, а внизу придется проявить осторожность. Водном ты права: не стоит катать по городу голый труп. Честное слово, не знаю,что делать. Даже если я пожертвую трупу что-то из шмоток, это тоже не выход.Предлагать свои вещи трупу рискованно. Их могут узнать.

Гануся уставилась на меня, как на сумасшедшую.

— Ну е-мое! Если ты утверждаешь, что та, мертвая, вся втебя, то встречи с милицией в любом случае не избежать, — снисходительнопояснила она и многозначительно покрутила у своего стильно выбритого висканаманикюренным пальцем.

Пришлось возразить:

— Да, но при этом я могу настаивать, что не подозревала осуществовании трупа. А вот после обнаружения на нем моих вещей бесполезнотолкать подобные речи.

— Твои речи странны по-любому, — «обрадовала» меня Гануся ис тяжелой обидой добавила:

— Жаль ковер, лучше бы ты продала его мне, когда я тебя обэтом просила.

— Ну, кто же знал, — я пожала плечами. — К тому же ковербезнадежно испорчен. На нем кровь.

— Крови не было бы на ковре, продай ты его мне, — послалановый упрек Гануся.

Я заупрямилась:

— Кровь была бы, но уже на полу.

— С полу кровь легче смывается.