Меня передернуло: о чем мы говорим? Соседи там просыпаются,труп разлагается, а мы мелем всякую чушь.

— Так ты поможешь мне или нет? — воскликнула я и задалазаконный вопрос:

— На кой ляд тогда мне подруги?

— А я что, единственная твоя подруга? — опомнилась вдругГануся. — Попроси Нинусю.

— Ты финансист, — брякнула я.

— А Нинуся психолог.

— Ну сама посуди, зачем трупу психолог?

— А финансист трупу зачем?

— Финансист нужен мне, а не трупу, — сочла нелишним япояснить. — Мне нужна твоя трезвость ума! Ты можешь представить реакциюромантичной Нинуси? Она тут же бухнется в обморок, если раньше от разрывасердца, бедная, не умрет. Хватит плодить трупы. Ты финансист, а потомуправильно смотришь на жизнь. Тоже мне, сообразила, кого предложить. Нинусю!

Гануся осознала свою вину и дрогнула.

— Ой, не знаю, куколка, — вздохнула она. — Вижу, и в самомделе, кроме меня, тебе не на кого положиться. Но с другой стороны, я боюсьмертвяков. И карьера моя… Куколка, ты честно признайся, точно не имеешь к этойдевице никакого отношения?

— Кроме того, что мы похожи друг на друга как две капливоды! — воскликнула я и с чувством перекрестилась.

Гануся сразу поверила.

— Ладно, ты сирота, надеяться тебе действительно не на кого.Никого нет, кроме подруг. Я помогу тебе вытащить труп, а ты мне за это…

Гануся ушла в себя.

— Родненькая, все что хочешь, только быстрей, труп там непросто лежит, он разлагается, — с жаром взмолилась я.

— А ты мне — свою лисью шубу, — не растерялась Гануся.

Я взвилась:

— Разве можно так бесчеловечно пользоваться чужим горем?!

— Я рискую целой карьерой, а тебе жаль какую-то старую шубу!

— Ничего себе, старую! Ей нет и трех лет! Люди к этомувозрасту только-только говорить начинают!

Согласитесь, резонное уточнение.

Но не для Гануси.

— А шубы к этому возрасту начинают облезать, если их носитьв дождь, — парировала она.

— Ладно, шуба твоя, — горько вздохнула я. — Только куда тебемоя лисья шуба?

— Это уж забота моя, — возликовала Гануся. — Буду худеть,теперь появится мощный стимул.

— Очень рада, что есть польза и от меня, — горюя, сказала яи предложила:

— По коням?

— У меня кобыла, — рассмеялась Гануся, и мы помчались в еегараж.

Мы выкатили «Оду» Гануси и понеслись.

И чем ближе подъезжали к моему дому, тем хуже становилосьГанусе. Она так откровенно дрейфила, так часто вытаскивала трясущимися пальцамисигареты из пачки и так безбожно дымила, что я невольно порадоваласьрасставанию с шубой.

Теперь только шуба спасала меня от трупа в квартире. Яхорошо изучила Ганусю: если ей чего-то захочется, она готова на все.Транспортировка голого трупа не есть подвиг в сравнении с тем, на что способнаГануся.

Как я и предполагала, у лифта она взяла себя в руки икатегорично изрекла:

— Отдашь мне к шубе и сапоги.

— Какие? — насторожилась я.

— Французские.

Нет, это грабеж среди белого дня! Такое услышать от лучшейподруги! Кто она после этого?

Правильно вы подумали.

— Хорошо, — скрепя сердце ответила я, — но мои сапоги тебена два размера малы.

— Не правда, как раз впору.

Я решила не злить Ганусю — в гневе она страшна.

— Бог тебе судья, — вздыхая, сказала я, — сапоги так сапоги,и хватит. Умерь аппетит, иначе будет два трупа.

— Не жадничай, — добродушно хихикнула Гануся, предоставляямне возможность первой выйти из лифта. — К сапогам добавь и юбку.

— Какую?

— Из кожи. Иначе зачем сапоги?

Гануся права: во французских ботфортах, кожаной мини-юбке илисьей шубе до пят (которая нараспашку) я выгляжу «офигенно».

Если хорошенько накрашусь.

Если нет на лице приличной косметки, ничего меня не спасет:бледная кареглазая поганка, «украшенная» легкой косинкой.

Все это ужасно даже в шубе с ботфортами!

Но вернемся к моей беде. Впрочем, в том, о чем шла речьперед этим, тоже радости мало.

Так вот, на этот раз я тщательно закрыла дверь, а потому находу достала ключ и только было собралась вставить его в замочную скважину, какобнаружила, что дверь снова открыта.

— Нет, пора снимать этот бесполезный замок! — возмущенновоскликнула я, влетая в квартиру.

— Зачем? — испугалась Гануся.

— Будто есть в нем смысл, если сам он себе хозяин: закроешь— открыт, оставишь открытым — закрыт.

Не слушая меня, Гануся метнулась в гостиную, в спальню, взеленую комнату, в кухню и, пока я мучила дверь, успела вернуться обратно. Виду нее был… Короче, малообещающий вид.

— Ну, е-мое! — гневно прогремела она. — Ты, куколка, вижу,решила поиздеваться над своей лучшей подругой! Ха, в шесть утра! Другоговремени не нашла для шуток?

— Нет, а что произошло? — заискивающе пискнула я, почуявнеладное.

— Где твой труп?

Чтобы определить, что труп снова пропал, не былонеобходимости метаться по всей квартире: я оставила его в коридоре. И там трупане было.

Я села, где стояла (то есть на пол), и схватилась за сердцерукой.

— Гануся, — выдавила я из себя, — на кухне в аптечке должнобыть лекарство от нервов, оставшееся от мужа. Налей побольше в стакан ипринеси.

Моя подруга педантично заметила:

— Там много его лекарств. Как называется? Я рассердилась:

— Понятия не имею. Можешь спросить у моего бывшего мужа.

Пока я пребывала в прострации, Гануся — вот она,финансистская жилка! — именно так и поступила: позвонила моему бывшему мужу,спросила, как называются все лекарства, которыми он спасал от меня свои нервы,после чего накапала необходимую дозу. И все это не спеша, с расстановкой,сосредоточенно.

Я все это время сидела на полу в коридоре напротив двери вгостиную и тупо смотрела на таджикский ковер, который Гануся доверчиво считалаперсидским.