мы с Селестеном жили в одной комнате. Элиана, добрая душа! Возиться со стариками – это не жизнь… Но я не жалуюсь, здесь можно играть в скрэббл и кормят неплохо. Скрэббл – мой конек. А если крыша поедет, я уже в нужном месте…

Вдруг она встает со словами:

– Ну и холодрыга!

Джулия следует за ней в темный холл. Они проходят мимо маленькой гостиной. Жизель, улыбаясь, показывает на доску для скрэббла. Джулия читает: «Впаньолиться» – и вопросительно поднимает брови.

– «Влюбиться в Прованс» или что-то в этом роде, – шепчет Жизель, закатывая глаза. – От фамилии Паньоль…[21] Я из Лиможа, но мне кажется, я все-таки «впаньолилась».

Они тихонько смеются, поднимаясь на лифте. Двери открываются на втором этаже.

– Вам сюда, а мне – к кошатникам… Один этаж – для собачников, другой – для кошатников. Такие предпочтения многое говорят о человеке.

Джулия желает ей спокойной ночи и успевает спросить, пока не закроются двери:

– Можно взглянуть на вашу шапочку?

Жизель протягивает ей лиловую шапочку. Джулия выворачивает ее наизнанку и достает бумажку, такую же, как накануне нашла в своей. Там написано: Правильно понятая старость – возраст надежды.

22

Джулия сидит в гостиной у панорамного окна. Наступила ночь, и в темноте ожили все ее тревоги. Она проверяет телефон – пропущенный звонок от редактора. Все внутри сжалось. Ей вдруг захотелось убежать далеко-далеко.

Из бабушкиной спальни доносится пение Феликса. Джулия улыбается, вспоминая чудесный день. И бабушкину музыкальную память, и выходки ее кавалера, готового рассмешить даму любой ценой. Феликс – из тех, что рождены для счастья других, зачастую забывая о самих себе.

Джулия достает из сумки дневник. Перед тем как его открыть, вспоминает бабушкины слова. Любовь всей ее жизни. О ком она говорила? Джулия его знает? Жанина познакомилась с ним до дедушки? Почему тогда не вышла за него замуж?

Джулия открывает дневник, исписанный мелким почерком. Ей не терпится, но все же она дает себе обещание читать по порядку, не спеша. Бабушка хочет рассказать о своем детстве. Она могла бы просто написать письмо, изложив все то, о чем никогда не решалась сказать. Значит, этот рассказ и эти воспоминания здесь не просто так. Жанина приглашает внучку пережить события, определившие ее судьбу. Что за встреча изменила ее жизнь?

– Ну и как его зовут?

Джулия вздрагивает и закрывает дневник. Она не слышала шагов.

– Как зовут того, кто тебе это дал? – спрашивает Феликс. В руках у него корзинка Антуана, которую тот утром передал Джулии.

Корзинка накрыта клетчатой салфеткой, под которую Джулия даже не успела заглянуть. Она тянется за ней, но Феликс со смехом отбегает.

– У мадам секреты…

– Отдай!

Джулия бежит за ним, но не может догнать. Феликс хохочет и заглядывает в корзинку. Его восхищенный взгляд и наполняющий гостиную запах говорят о многом. Феликс достает прекрасный черный трюфель и внимательно его разглядывает.

– Да он на тебя запал!

Джулия вырывает корзинку. Между баночкой домашнего соуса из каперсов и бутылкой розового вина Антуан положил записку с номером телефона. Она сминает бумажку и выбрасывает в мусорное ведро. Феликс с хитрым видом достает ее оттуда.

– Тебе не нужно, значит, никому не пригодится? Он хотя бы симпатичный?

– Да, если ты любишь грязные ногти и не слишком ревнив. Нужны объедки – пожалуйста, забирай, а я не хочу. Лучше быть одной, чем…

– Это ты так считаешь, дорогуша, – перебивает Феликс. – А я никогда не отказываюсь от компании. Вдвоем теплее, и ночь быстрей проходит…

Он хмурится.

– Ладно, давай сюда этот трюфель! – сдается Джулия.

Она отрезает несколько кусков хлеба и кладет на них ломтики трюфеля. Искушенный в гастрономии Феликс насыпает сверху несколько крупинок герандской соли[22] и поливает оливковым маслом. Пока он откупоривает вино, Джулия уносит на террасу бутерброды и два больших пледа. Оба едят с аппетитом, и Феликс стонет от удовольствия.

– Ты пожалеешь, что выбросила его номер! – говорит он с набитым ртом.

– Перестань! – отвечает она, швыряя в него подушку. Он со смехом уворачивается.

Они молча наслаждаются мгновениями. В ветвях тихо шумит ветер. Джулия думает о бабушке, о ее болезненных отношениях с отцом. Обида, недостаток нежности – бабушка вспоминала об этом с неохотой. Но за горькими словами и недомолвками Джулия ясно видела трудную, неровную любовь между Жаниной и Жозефом.

– Бабушка иногда говорит о своем отце? – спрашивает она, глядя, как Феликс делает себе еще один бутерброд.

– Нет, а что?

Джулия не решается ответить.

– В ее спальне я нашла дневник. Там была записка, из которой явствует, что его должны прочесть после бабушкиной смерти, но… В общем, я прочла несколько страниц.

Феликс слушает, не перебивая.

– Не знаю, хорошая ли это идея, но ты сам сказал, что бабуля не в лучшей форме, и…

Она бормочет что-то невразумительное.

– Она его передала тебе, разве нет? А со здоровьем еще не все до конца ясно. Всего врачи не могут предвидеть. Кто знает, может, если ты прочтешь дневник, это поможет ее вернуть?

Об этом Джулия не подумала. Слова Феликса вызывают у нее неожиданный прилив оптимизма.

– Правда… – добавляет он, глядя в пол.

– Что?

– Будь готова прочесть неожиданные вещи. Не всякую правду приятно узнавать…

Джулия молча кивает. Правда требует мужества и от того, кто ее говорит, и от того, кому ее говорят. Изменят ли эти тайны ее представление о бабушке? Затем ее мысли обращаются к Люсьене. Та точно знает больше, чем захотела рассказать. Пытается защитить Жанину?

У Джулии звонит телефон. Она достает его из кармана и морщится. Боится нажать не ту кнопку, чтобы случайно не ответить на звонок. Феликс хохочет.

– Осторожно, а то загорится! Случайно, не поставщик трюфелей?

– Нет, хуже…

– Выкладывай.

Телефон умолк, и Джулия облегченно вздохнула.

– Это мой редактор. Я должна была сдать рукопись два месяца назад, но не могу написать ни слова.

Ее накрывает волна стыда.

– А почему ты ему не скажешь? Разве он не поймет?

Джулия кусает губы.

– Ты что, из таких, кто никогда не просит о помощи?

– Нет, я не из таких, – защищается она. – Просто у меня неудачный период. Не хочется из-за этой книги терять работу. Я уже десять лет пишу за других, и это – просто очередной заказ. Не знаю, почему не получается, не вижу никакой причины.

Звучит фальшиво. Лишь бы Феликс не заметил. Он подливает вина и высоко поднимает бокал:

– За свободу быть собой!

Джулия лениво кивает. От вина кружится голова.

– А почему ты не пишешь сама для себя?

– У меня в столе лежит рукопись, я периодически к ней возвращаюсь… Исторический роман, действие происходит в Средние века…

– Дай угадаю: про белокурую деву, которая заперта в башне и не разговаривает с деревенскими барышнями?

Какой у Феликса заразительный смех. Джулии наконец удается расслабиться. Оказывается, парижская жизнь душит ее гораздо сильнее, чем она думала. В тридцать три года живет как старая дева. А если она сделала неправильный выбор? И делала ли она вообще выбор? От этой мысли кружится голова. Она поспешно добавляет:

– Думай, что хочешь, но быть писателем-призраком увлекательно. Когда в центре внимания другие, это не так уж плохо.

– А я люблю быть в центре внимания. Обожаю сцену. Моя мечта – танцевать на Бродвее. Прыгать по воображаемым лужам в ослепительном свете софитов и петь песню из мюзикла Singing in the Rain. Айм си-и-ингин ин зэ рэйн, джаст си-и-ингин ин зэ рэйн! Уот э глориус филинг, айм хэппи эгейн!

Джулия заливается смехом, а Феликс не может остановиться.

– Мое любимое, «Король-лев», – объявляет он и встает.

Повернувшись к балкону, Феликс гордо вытягивает вперед подушку – это львенок – и запевает:

– Ма-а-а сэ уэ нья-а-а-а, мамами тибаба, сэ ти у…

– Поешь на всех языках, даже на зулусском, потрясающе! – весело кричит Джулия.

Феликс опускается в кресло. Его взгляд улетает за горизонт.

– Знаешь, Джулия, внимание делает тебя живым.

Слова Феликса проплывают по воздуху и на мгновение застывают рядом с Джулией. Живым.

– А что тебе мешает? – решается она спросить.

Лицо Феликса становится непроницаемым.

– Не люблю конкуренцию. На кастингах я совершенно теряюсь. Как будто кто-то мне шепчет: «Ты бездарь. У других все получается лучше.