– Я так ей благодарен, так благодарен! О, моя спасительница! – он припал к Алининой руке, покрывая ее от кончиков пальцев до локтя поцелуями. Алина закатила глазки, изобразив на лице самое сладострастное выражение, какое только смогла придумать. Более противной сцены мне в жизни видеть не приходилось.

Я проглотила собравшуюся во рту слюну, сплюнуть было как-то неудобно, и спросила:

– Густав, а эта девушка Аня, как вы с ней познакомились?

– Ее привел Олег. Хорошая девушка, добрая, сердечница.

– Сердечная, – поправила я Шульца.

Алина скривилась и поторопилась закончить беседу.

– Неужели ты не видишь, твои вопросы доставляют Густаву нестерпимые страдания? Я стараюсь вычеркнуть из его памяти эти негативные воспоминания, а ты не даешь ему забыть трагедию прошлой ночи. Надо тебе ехать – поехали.

Она стала теснить меня с кухни, дотолкала до прихожей и обернулась к Шульцу:

– Дорогой, мы сейчас убегаем по делу, а ты поэкспериментируй с шампунем, только подольше подержи на голове и… – она окинула взглядом волосатое тело немца и добавила: – И, если хватит, весь намылься и минут десять пену не смывай.

Учебные корпуса Института легкой промышленности находились в центре города, а общежитие располагалось на краю света. Как бедные студенты добирались на лекции уму непостижимо. Дорога в центр занимает полтора часа, плюс к этому пересадка. Утром, в час пик, протискиваться в автобус, потом пересаживаться на троллейбус. Кошмар! Нам с Алиной оставалось только пожалеть бедных студентов.

Алина припарковала свой «Опель» на площадке перед общежитием. Вход в общагу никто не охранял. Никакая бдительная комендантша не сидела на входе, никто не остановил нас, не спросил, куда мы идем и зачем, заходи кому не лень.

По коридорам бегали чумазые дети, ор стоял неимоверный. Какие-то люди, отнюдь не студенческого возраста, сновали вверх-вниз по лестнице. Общежитие больше напоминало вокзал с транзитными пассажирами, чем тихое пристанище будущих технологов текстильной промышленности. Все озабоченно куда-то спешили, выносили и заносили тюки, чемоданы, мебель. Мне почему-то пришла в голову мысль, что все эти люди переселенцы или цыгане. Может, это, конечно, и так, с чьей-то легкой руки общежитие из студенческого превратилось в перевалочный пункт беженцев.

Мы поднялись на третий этаж. Слева по коридору размещались служебные помещения, туалеты, душевая, гладильная. Справа шли комнаты, пищеблок. Из проема повеяло запахом борща и жареной рыбы. Но скоро запах гари забил все другие запахи, и из кухни повалил густой дым.

– Лилька, убери с огня сковородку, у тебя все котлеты сгорели! – Из проема кухни высунулась голова толстой тетки. Она кричала в коридор, а бедная Лилька еще не знала, что оставила семью без обеда.

– Зина, тебе что, лень их было перевернуть? Стоишь же рядом! – неслась по коридору всклокоченная Лилька, за подол которой держался малыш, едва поспевавший за матерью на своих коротких ножках. Едва не сбив нас с ног, она прорвалась к плите. Увидев на сковородке угольки, Лилька с кулаками набросилась на толстушку.

– Кто котлеты жарит? Я или ты? – отбивалась тетка от Лильки.

– Не виновата я, Лешка в штаны наложил. Это же ребенок! А ты могла бы и раньше крикнуть, пока котлеты еще не сгорели.

– Больно надо горло драть, – подливала масло в огонь толстая Зина, еще секунда – и ссора должна была вспыхнуть ярким пламенем.

Женщины, находившиеся в кухне, разделились на два лагеря. Те, кто постарше, поддерживали Зинаиду, кто помоложе – Лильку. Так они и стояли в два ряда, «стенка на стенку», бросая друг другу взаимные обвинения.

– Раз вышла замуж, будь добра поспевать и за детьми, и за котлетами, – хихикали матерые хозяйки.

– А я и поспеваю.

– Оно-то и видно, как поспела. Спишь на ходу. Ночью своего Лешку закрываешь в комнате и ну давай с муженьком по дискотекам шастать, а дите полночи орет-надрывается.

– Мой-то муж со мной шастает, а вот твой Петрович к Любке из сороковой бегает.

Конечно, не стоило Лильке сдавать соседа. Зина посмотрела исподлобья на обидчицу, подбоченилась и рогом пошла в атаку, сочувствующие соседки с флангов присоединились к наступавшей.

Мы не стали дожидаться развязки, наблюдать подобные сцены – удовольствие не для слабонервных. Я всегда в таких случаях стараюсь отойти подальше, чтобы не попасть под горячую руку спорящих, – кто прав, а кто виноват, поди ж их разбери, а достаться может каждому. Мы быстренько прошмыгнули опасную зону и остановились перед нужной комнатой.

Я спросила Алину, как будем представляться.

– А как представляются в детективных романах?

– По-разному, чаще работниками полиции.

– Давай и мы так представимся, – предложила Алина.

Я вспомнила лицо оперуполномоченного Мирошника, посмотрела на Алину и наотрез отказалась:

– Нет, у работников полиции, как бы это сказать, лица не такие.

– Какие «не такие»?

– Не такие и все!

– Тогда пошли, придумаем что-нибудь по ходу.

Мы постучали в дверь.

– Входите, кто там?

– Нам нужна Аня Щеглова. Она здесь живет?

Мы вошли в комнату. Чистенько и простенько. Две кровати аккуратно застелены, стоят вдоль стены. Шкаф доперестроечных времен, забитый книгами под завязку. Огромный стол посреди комнаты, накрытый плотной скатертью. Вот и вся мебель. На окнах льняные застиранные занавески. Ни телевизора, ни холодильника мы не увидели. Маленький китайский магнитофончик на подоконнике, пожалуй, единственная ценная вещь, которая находилась в комнате. Молоденькая девчонка с перевязанным горлом сидела за учебниками и записывала что-то в общую тетрадь. Выглядела она тщедушной и какой-то серенькой: редкие волосы неопределенного цвета, ни грамма косметики на прыщавом лице, и в завершение образа обмотанная теплым шарфом шея, – похоже, в преддверии лета она умудрилась подхватить ангину и теперь явно страдала от боли в горле. Рядом с ней на столе лежал ингалятор и лекарство в аэрозольной упаковке, она часто брала его в руки и брызгала в рот.

Анина соседка вызвала у меня прилив жалости. Кто-то весело и беззаботно проводит студенческие года, а кто-то все пять лет корпит над нудными науками. В итоге ни личной жизни, ни каких-то особых достижений, потому как лучшее в жизни берут пускай не самые умные, но наглые и уверенные в себе люди.

Девушка подняла на нас глаза и сказала:

– Да, здесь. Только Ани сейчас нет.

«Кажется, ей никто еще не сообщил о случившемся», – отметила я про себя.

– А вы кто?

Что меня всегда поражало в Алине, так это то, как она умеет самозабвенно врать. Хлебом ее не корми, а дай войти в образ, все равно чей. Молотит что ни попадя, но выходит у нее это очень убедительно и складно… На этот раз она возомнила себя корреспондентом столичной газеты. Придет же в голову такое!