– Нет! – Единодушно ревела многотысячная глотка дворца съездов.

– Так какого же ангела, спрошу я вас, мы столько лет тратили четверть национального бюджета на фундаментальную науку? – срывающимся в крик голосом вопрошал свою аудиторию лидер фракции «Либеральная Россия».

– Паша, умоляю, выключи этого идиота. Сил больше нет его слышать! – попросила Павла Андреевича супруга, оторвавшись от глажки.

– И правда, идиот, – отозвался тот и с готовностью взялся за колёса инвалидного кресла.

Вышедший из кухни с бутербродом и кружкой чая в руках Фёдор застал отца нажимающим кнопки на лицевой панели телевизора справа от экрана.

– Мне знакомый обещал сделать пульт к нашему «Горизонту». Завтра ему напомню.

Павел Андреевич покосился на сына.

– Ты то же самое говорил полгода назад.

– Полгода назад я говорил про другого знакомого, который от кредиторов в Читу сбежал. А этот никому пока денег не должен и пока здесь. Так что сделает. Я его пройму.

Когда отец нашёл в эфире другие новости, Федя перекатил его кресло обратно. Павел Андреевич никак не мог оправиться от прошлогоднего инсульта. Ноги почти не слушались.

Говорящая голова в телевизоре вещала о предстоящих президентских выборах в Украине. Говорила, что на Киевском политическом небосклоне появились новые лица, что если не на этих выборах, то на последующих мы обязательно увидим их в числе фаворитов. Фамилия одного из этих новых лиц, особенно рослого, так резанула слух Карачагова-младшего, что он чуть не сел мимо дивана. «И ведь как сильно на Еву похож», – пронеслось в его сознании. Ему помнилось, как Ева что-то рассказывала о детстве в Донецке. В детали он не вникал, не мог в тот момент сконцентрироваться, но то, что история была не очень красивой, запомнил. Дочь любовницы донецкого цеховика, которую отец признал и даже дал свою фамилию, в младшем школьном возрасте теряет в странной автокатастрофе мать. Воспитывается сначала в интернате, потом в семье бездетных родственников отца, которые к ней относятся как к источнику дополнительного дохода, ведь цеховик даже из мест заключения умудряется передавать им значительные суммы денег на воспитание дочери. Закончив школу, Ева сбегает от своих опекунов к родным по линии матери в далёкий Злакоград. Про законную семью отца Ева ничего не вспоминала.

Ева расскажет Фёдору про отца и сводного брата спустя несколько лет после их встречи в аэропорту Кольцово и возобновления отношений.

Важный эфир

Отец Андрей, уже облачённый в торжественно чёрную рясу, левой рукой держался за наперсный крест, а правой благословлял в дорогу московского гостя. Взгляд Гены-местного, вытиравшего после холодного душа голову, едва заметно осуждал смирение Гены-блогера, с готовностью протянувшего свои пригоршни к священнику и склонившего голову.

– Мне младший сын нашёл в сетях упущенную серию про Михаила Рыбинского. У вас прекрасно получилось. Низкий поклон за ваше усердие, – и отец Андрей и правда вдруг поклонился до земли. Оба Гены были шокированы.

– Ну что вы, – отвечал ему москвич и терялся, не зная, как лучше обращаться к священнику: «отче», «батюшка», «Андрей Владимирович»? – Я особо-то и не старался. Снималось легко, и столько было желающих помочь.

– Пап, ну хватит уже. Ну что за театр?

– Только, Геннадий, не заботьтесь о… Весело ли зрителю, интересно ли? Показывайте правду, не греша против неё, не приправляя комментариями.

И даже отец Андрей не понял, потому что отвёл глаза в сторону, который Гена ответил ему:

– No comment?

– Очень рад был познакомиться с вами. Бог даст, ещё увидимся. За сим прощайте.

Младший брат Гены-местного, стоявший молча доселе в дверях с видавшим виды заплечным рюкзаком отца, тоже подошёл к Руфулосу попрощаться.

– Можно с вами сфотографироваться?

На странице Дмитрия Вясщезлова в ВК эта фотка на целый год займёт самое почётное место. А сейчас он по-мужицки дельно бросил чёрный рюкзак в салон старого постсоветского УАЗика, дождался, когда на пассажирском месте окажется отец, и дал по газам. И всю дорогу улыбался.

Свои вещи к дороге Рыжов приготовил ещё вчера, сразу после неудачной встречи с Акацием Акациевичем. Ноутбук, два телефона, цифровая видеокамера, перемётная сумка со всякой достопримечательной всячиной – всё было готово. Если честно, Злакоград его утомил. Из пяти дней ни минуты одиночества, а значит, и отдыха. Городок-головоломка. За каждым поворотом, за каждой дверью – персонаж недописанного детектива, хватающий тебя за грудки и требующий: «Допиши!» И, казалось бы, прощание близко, через пару часов – равномерный стук колёс, за окном купе равноудалённая от всех точек пути линия горизонта, «и чай попрошу сделать покрепче»…

– И мне покрепче, – скрипучий голос Карачагова.

Гена не видел, но ему показалось, что Фёдор Павлович в этот момент подмигнул проводнице. Злакоград ещё больше двух суток не оставит Рыжова в покое. Двое милых стариков будут до самого Ярославского вокзала напоминать ему об этой южно-сибирской загадке.

Гена-местный с утра был не в духе. Вчера вечером, уже затемно, он достаточно нервно разговаривал с кем-то по телефону. Для разговора он выходил на веранду, так что Рыжов не разобрал ни слова, но понял, что Вясщезлов-средний не на шутку разволновался. Всё утро он то и дело хватался за трубку, просматривал звонки. «Значит, ждёт», – наблюдая за ним, думал Рыжов.

Дождался Гена-местный уже в дороге, когда машина въезжала в город. Бросил взгляд на экран телефона, с деланным непониманием поднял брови и сказал Рыжову:

– Чего это вдруг? – и, поднеся трубку к уху, ответил: – Доброе утро, Игорь Васильевич.

Потом Вясщезлов долго слушал, собирался иногда что-то ответить, но собеседник на том конце эфира позволял ему только выпустить воздух. В отдельные моменты Гена буквально терял лицо. Сделал лишний круг по привокзальной площади. Наконец собрался, сконцентрировался и, остановив автомобиль, сказал в телефон:

– Я буду через двадцать минут. – И обернувшись к Рыжову, пояснил: – Мер.

Отмахнувшись от проблем, которые предположил было Гена-московский, Вясщезлов вышел из автомобиля, открыл багажник и, отдавая москвичу его вещи, грязно выругался, так загадочно, так зло и буквально с упоением. Как будто во всём русскоязычном мире смысл этого междометия был понятен ему одному.

– Х@йня.

«Ну ничего себе, – подумал Рыжов. – Совсем не похоже, что это действительно так». А Гена-местный, невероятным усилием воли вернувший себе привычный образ олимпийского бога, уже горячо извинялся перед ним за скомканное прощание, обещал позвонить сразу, как освободится, взял слово с Рыжова не пропадать и держать в курсе и только после этого уехал.

Москвич ещё смотрел вслед стильному вясщезловскому внедорожнику и спешил надышаться свободой своего долгожданного одиночества, как вибровдругожил в одном из его карманов айфон. «Не будет мне в Злакограде покоя»… Айфон