трезвый самодержец в кипише

Забудет Божье наставленье — Не убей!».

Тут Самуилу план по конспирации

Подробно выдал глас отсель досель:

«Возьми телицу к жертве, не придраться чтоб

Царю, не усмотреть в том провокацию –

С какою целью жрец несёт елей?

Ты ж Иессея пригласи уважить нас –

Телушку сжечь и съесть её потом.

Пусть соберёт он как гостей посаженных

Вкруг сыновей своих, и ты помажешь мне

Того, в которого я ткну перстом».

Послом от Вифлеема в полномочиях

Был Иессей, Вооза внук, кровей

От моавитов, матерью подпорченных,

А с репутацией такой подмоченной

И сын его не чистый иудей.

Пришёл жрец с миссией вполне конкретною,

Впустую не слоняется пророк.

Старейшины его встречают с трепетом,

С недоумением с картины Репина –

Зачем ему елея полный рог?

Опять иные будут назначения?

Священники, они ж такой народ,

Любое действие их со значением…

Шлют к Самуилу люди обращение:

Насколько мирен, мол, его приход?

Их успокоил жрец: «Для приношения

Привёл я тёлку в жертву вознести…»

А что имеет свыше поручение

Лишить цари и власти, и значения,

Священник никого не известил.

Жрец Иессею освятил и отпрысков,

Его сынов, зовёт есть жертву с ним.

Не стал, однако, как Саула рослого

В цари жрец мазать и ответил просто он:

«Не ростом человек берёт одним,

А сердцем. Эта мера безупречная

И нет её для Господа верней.

Сильны твои орлы широкоплечие,

Но нет ли здесь пусть меньше, но сердечнее

Среди твоих огромных сыновей?

Раз никого из семерых представленных

Здесь не избрал Господь в моём лице,

То должен быть восьмой, из самых маленьких,

Что брату твоему слывёт племянником.

Знать затерялся он среди люцерн,

При овцах царь державный… Без сумятицы

Ты в поле, Иессей, за ним пошли.

Мы без него обедать не усядемся…»

Уже шипит горячая гусятница,

И с тёлки жир стекает на угли.

Пускают слюни, глаз кося на окорок,

Старейшины, от голода вполне

Готовые уже свалиться в обморок…

Послал отец, вернулись люди с отроком

С красивым, с ожиданий аж вдвойне

Лицом приятен, в белокурых локонах.

Да, это он! — жрецу поведал Бог.

Впредь нет нужды ходить вокруг да около.

Взял Самуил с елеем полный рог тогда,

Всего обмазал с головы до ног

Давида, благо роста невеликого

Среди родни, ведь что ни брат — амбал,

А младший телом бел и нрава тихого.

Господень Дух почил на нём, настиг его

И с того дня уже не покидал.

А от Саула тенью неопознанной

И вовсе отступил Господень Дух.

И возмущал царя злой дух от Господа,

Неведомо кем и откуда посланный,

Открывшийся для подданных и слуг.

Они Саула в деле том советами

Пытались от лукавого спасти.

Тиран их слушал, но не дёргал вены им,

Когда злой дух тем мерами ответными

За униженья тщился отомстить.

(Где Дух Господень, там по диалектике

Злой дух от Господа обязан быть.

Добра и зла соседство — не эклектика,

А самая реальная конкретика,

Писание о том не даст забыть)

Царя Саула нервы не железные,

А тут ещё свирепствует злой дух.

И только слуги с прочими помпезные,

При деспоте до крайности любезные

Пытались усладить монарший слух,

Искусного сыскать при гуслях лабуха

Разумного, красивого на вид,

Открытого, с камнями не за пазухой -

Израиль за таким они облазили,

Нашли, таки, и это был Давид.

С жреца подачи страшным остракизмам царь

Саул подвергся, Богом не любим.

Давид же стал любимцем общепризнанным.

Был Дух Господень на одном пожизненно,

Злой дух от Бога вился над другим.

Давид, оруженосцем в штате будучи

Саула, музицировал и пел,

На гуслях отрывался, но о будущих

Царя Саула действиях ублюдочных

Не ведал, даже думать не хотел.

Ну, а пока, сыскав благоволение

В глазах царя, Давид ему играл.

Дух злой коробило, но в те мгновения,

Забрав с собой дурное настроение,

Он от царя Саула отступал.

Глава 17. Давид и Голиаф

Дело то случилось в Иудее,

Там филистимляне для войны

Собрались в Сокхофе. Прочих злее

Они были. Ну, а им евреи

Со своей вредили стороны.

Встал Саул в долине дуба станом

С войском, подготовленным к войне.

Склон горы один Израильтяне

Держат, на другом — филистимляне,

А долина дуба в стороне.

(Хоть написано в Писанье — между

Ними та долина пролегла.

Переписчик видно был невежда

Иль гора, что возвышалась прежде,

Опустилась ниже сапога).

В стане, не в спортивном, в филистимском

Был единоборец Голиаф.

Не борец команды олимпийской,

Но размеров просто исполинских,

Не мужик, по-нашему, а шкаф.

Ростом в шесть локтей он был и пяди,

За два метра вырос Голиаф,

Не дай Бог увидеть, на ночь глядя.

Обойти ни спереди, ни сзади

Было невозможно этот шкаф.

Медный шлем на нём размером с купол,

От брони в чешуйках рябь в глазах.

Состязаться с глыбой просто глупо,

Один вид её ввергает в ступор,

Хочется умчаться на газах.

Вес его брони — пять тысяч сиклей

Меди (дорогой материал,

Здесь его не просто кот насикал),

Скрыты наколенником мениски,

Словно за «Чикаго-буллс» играл

Этот филистимский многоборец

При копье… (Метатели правы,

Молот в полемическом задоре

Аргумент… Но Голиафу в споре

Не было соперников, увы.

Не держа за пазухою камень,

Доказать нельзя, кто больше прав,

Также не пройдёт с разбега лбами…)

В виде спорта том — борьба с жидами,

Многого добился Голиаф.

Не случись потом большое горе,

Опыт передал бы детворе…

С ним оруженосец в полном сборе…

А ругался так, что на заборе

Слов таких не пишут во дворе.

Чья конфессия других вернее

Убеждал он силой кулаков.

Как на политической арене,

Компромат сливал свой на евреев

Этот великан и сквернослов,

Обращаясь к людям Израиля

Побольней обидеть норовил:

«Кто вы при Сауле? Знать, забыли,

Что рабы вы! Как рабами жили,

Так рабами и теперь в крови

Захлебнуться вам… А я свободен!

Я филистимлянин-демократ,

Либерал и просто бесподобен…»

Словом, демагогию развёл он,

Словно перед ним электорат.

«Ну, и вы свободно изберите

Человека, пусть сойдёт ко мне.

Если он при меньшем габарите

Надо мною станет победитель,

Израиль ваш будет на коне –

Сделаете нас тогда рабами…

А случись оно наоборот –

Век вам пресмыкаться перед нами,

Почитать