обед, а потом внезапно понял, что она, верно, и ногу-то получила даром, и муку с цыплёнком ей отдали за так для заграничного гостя. Лотар, похоже, не солгал. Идолов, значит, строгать…

– Ой, неужто проснулся уже? – хозяйка заглянула в комнату. В руках у неё была тарелка с тем самым пирогом, запах которого и разбудил парня. – Дуй на кухню, к тебе уж пришли. А кровать мне отдай, я лягу и небось до ночки-то самой и просплю. Так, коврижка есть, суп есть, мясо твоё вот оно, компот с вечера готов, – рассеянно пробормотала она, – всё на месте. Голодным небось не уйдёшь отсюда-то.

На столе и правда не было свободного места от тарелок, хлеба и чашек с компотом. В центре торжественно возлежала та самая свиная рулька, которая была уже порядком пощипанная по краям. У входа беспокойно стояли трое мужчин: они теребили в руках какие-то коробчонки, нервничали и попеременно глядели в сторону входа в комнату. Едва Фауст ступил на пол кухни, они низко ему поклонились и пинком выставили самого первого поближе к столу.

Пока парень обедал, мужики к нему не садились, отговорившись сытостью и недавним перекусом. У них вопросы были действительно серьёзней. Первый оказался тем самым Фестером, у которого заболели молодые бычки. В разговоре удалось выяснить, что молодняк водят пить на другой пруд. Он был поближе к деревушке, но в нём недавно затонули несколько удалых молодцев, которые пьяными отправились спасаться от летней жары. Получив совет таскать воду для больного скота с реки, Фестер, едва не прослезившись, поклонился Фаусту в ноги, протянул ему корзину с кренделями, которую держал в руке, и осторожно коснулся его плеча, не скрывая своего восторга. Его тотчас отодвинул следующий по очереди. Этот был почти дедком. Сперва он вручил свою коробчонку, в которой что-то звенело и шуршало при тряске, а потом поделился своей бедой с грядками. «Почему, интересно», – думал Фауст, припоминая все способы борьбы с жуками, о которых он слышал от Корнелии, – «почему он пошёл с этой бедой к человеку, которого здесь назвали лекарем? Неужели думает, что врачеватели знают лекарство от муравьёв?». А последний мужик просто сел рядом с равнодушно-тоскливым видом и сообщил, что у него уже много лет болит сердце и ничего не может обрадовать. Тут уж юноша сделать ничего не мог. Извинившись, он сообщил, что в его родных землях нашли лекарства от этой хвори, но с собой у него нет; впрочем, если он пройдёт здесь снова, то обязательно заглянет и принесёт. А до тех пор велел найти человека, который будет присматривать и не давать делать таких же глупых поступков, как те молодцы в пруду. От денег грустного мужика Фауст поначалу отнекивался, но, увидев, что тот сейчас окончательно раскиснет, всё же взял протянутые монеты.

Мнение о деревне он спросил у них всех. Мужик с бычками заявил, что его всё устраивает, но можно было бы и подвод к рынку наконец замостить, а то телега в грязи застревает каждую осень. Дедок развёл руками и сообщил, что его дом несколько лет назад спалили фратейцы, а нынче ему построили новый, хоть и поменьше, и претензий он категорически не имеет. Грустный мужик только усмехнулся от вопроса; но, впрочем, признал, что в других городах он тоже бывал, и ему было одинаково паршиво независимо от того, какой перед ним был указатель.

– Спасибо вам, – Фауст встал со своего табурета. Мужики почтительно отошли на шажок. – Вы помогли мне сделать очень важный выбор, – признал он. – А теперь ступайте с миром, и пусть у вас всё будет хорошо.

Мужчины поклонились ему едва не так же низко, как с утра кланялась голове Агнешка, и спешно вышли из дома. Фауст сел на место. На сердце у него кошки скребли. После этих разговоров он наконец понял, что именно так не понравилось Лотару. Его ведь и вправду посчитали кем-то всемогущим, кто может прийти и просто взмахом руки решить все проблемы. И тем более стало понятно, почему тот захотел себе эту власть над деревенскими. Это не было устрашением, или угрозами, или каким-то иным принуждением. Люди действительно увидели в Фаусте свою надежду.

Он закрыл глаза. Действовать нужно было немедля.

– Агнесса! – крикнул он. Бабка, кряхтя, поднялась с кровати. – Сложи мне всю еду, что возможно. Суп оставь, съешь сама и гостей позови. Я пойду собираться, – он глубоко вздохнул.

– Ишь какой, – проворчала бабулька, складывая в холщовый мешок крендели и куски пирога. – Агнесса, значит… переболтал ты со старшим, а?

Он покачал головой.

– Извини, бабуль, не подумал. Всё было вкусно, – добавил он, – всё было хорошо. Спасибо тебе, – он чуть приобнял старуху за плечи и прошёл в комнату с кроватью. Свёрток его лежал нетронутый. Подумав, он вынул из него щедрую горсть вчерашних монет, в которой блеснуло и несколько серебряных, и сунул их под подушку. Пусть ей хоть немного будет полегче.

– Ты заходи ещё к нам, а? – попросила Агнешка, заискивающе глядя ему в глаза. В руках она держала мешок, из которого торчал кусок рульки, и ту самую злосчастную бутылку. – Не обидим ничем, ты ж знаешь.

– Я попробую, – улыбнулся Фауст. – Спасибо тебе за всё, Агнешка, – он крепко обнял свою добродетельницу, вздохнул и забрал у неё ношу. Бутылку он сунул в тот же свёрток, где лежали инструменты для концертов. Бабка на прощанье только вздохнула тихонько и смотрела вслед, не отрываясь. Из окон то и дело высовывались люди, с тоской смотревшие ему вслед и машущие рукой.

Путь к храму, похоже, был самой приличной дорогой в деревне. Дом Лотара тоже был по пути: это было единственное пристойно выглядящее здание белого известняка. На первом этаже, похоже, была управа, а жила семья наверху. Фауст уже прошёл рыночную улочку (подъезд к ней, и правда, стоило бы замостить) и стойла со скотиной, когда увидел наконец храмовые стены. Старое здание, похоже, было когда-то построено из гладкого, дорогого белого мрамора, но от былой красоты остались только обломки стен и уже замшелые осколки камня в зелёной траве. Сейчас из блестящих отполированных мраморных останков росли крепко сбитые деревянные стены, старые, но чистые и целые. Храм возвышался надо всеми деревенскими постройками, у него была острая крыша и узкие, высокие окна. Около замощённой дорожки ко входу запоздало цвели кусты белого шиповника.

Переждать