— О Аллах, — взмолился старик, — ты посылаешьмне очень серьезное испытание. Что мне делать? Промолчать или рассказать всем,что я видел? Как мне поступить?

Послышались чьи-то шаги. Алескер замер от ужаса, но это былслучайный прохожий, спешивший мимо. Просто он прошел очень близко от их лавки.Старик вздохнул. Кажется, пронесло. Но Джаббар все равно войдет в свою лавку иувидит эти два трупа. Алескер думал долго, мучительно долго. Он вспоминалтяжелую жизнь своего вечно нуждающегося соседа, случайно оказавшегосявладельцем лавки после смерти своего богатого брата. В отличие от удачливогобрата дела у многодетного Джаббара шли не столь блестяще, и он часто говорилАлескеру, что хотел бы продать свое место на Алайском рынке и податьсякуда-нибудь в кишлак, где его семье легче прокормиться.

Перед глазами вставали маленькие дети соседа. А ведь егосамый старший сын ровесник младшего внука самого Алескера. Нельзя оставлять вбеде своего соседа, Аллах может покарать за такое равнодушие. Нельзя предаватьсвоего соседа. Аллах может этого не простить. И когда он принял решение, надуше стало светло и спокойно, словно он действительно освободился от всегопакостного и мерзкого, что есть в каждом человеке и от чего каждый человекмучительно мечтает освободиться всю свою жизнь.

Когда Джаббар, войдя в свою лавку, увидел трупы и закричал,рядом оказался Алескер. Именно он успокоил трясущегося от страха Джаббара.Именно он вызвал милицию и «скорую помощь». Именно он дал первые показаниясрочно приехавшему заместителю прокурора района, недоверчиво выслушавшему егосбивчивый рассказ. И именно его забрали в милицию, как главного свидетеля и каклицо, в первую очередь подозреваемое в совершении этих страшных преступлений.

Всю ночь Алескер рассказывал двоим следователям историю оконтрабандных грузах, исчезнувшем человеке и двух молодых парнях-убийцах, такнекстати появившихся в этой лавке. Его слушали явно недоверчиво, задавалидесятки уточняющих вопросов, проверяли показания.

Несчастный старик рассказывал свою историю раз двадцать,пока наконец приехавший из городской прокуратуры прокурор по надзору заследствием в органах милиции не разрешил ему идти домой. Прокурор был молодой,но уже успевший получить несколько назначений и даже перевестись из районнойпрокуратуры в городскую. В отличие от Алескера, он не верил ни во что, ни вАллаха, ни в Маркса, ни в Каримова. Он верил только в силу денег и былнастоящим циником.

Молодого прокурора звали Хамза в честь великого узбекскогопоэта, от которого нынешний не сумел перенять ни врожденного благородства, нивысоких духовных помыслов. Наоборот, нынешний Хамза знал, что толькоуслужливость, понятливость и умение правильно ориентироваться в сложныхситуациях, подобных этой, могли принести пользу.

Допросив старика в очередной раз, он наконец подписалдокументы и распорядился отпустить Алескера домой. После чего заперся вкабинете, предоставленном в его распоряжение руководством УВД, и стал думать.Одна фамилия вызывала у него повышенный интерес. Но он не хотел в этомпризнаваться даже самому себе. С другой стороны, он уже видел себя начальникомотдела и заместителем прокурора города, что могло бы случиться при правильномподходе к этому сложному делу. Здесь нужно было продумать очень точную линиюповедения, чтобы, с одной стороны, разыскать убийц, а с другой, стать полезнымчеловеком нужным людям. Хамза знал, что за все в его мире нужно платить.

И если Алескер сохранял веру в человеческую порядочность иблагородство, то молодой Хамза верил только в личную выгоду и личноеблагополучие. Поэтому, дождавшись, когда старик уйдет, он поднял трубкутелефона, набрал известный ему номер и попросил:

— Соедините меня с товарищем Камаловым, — онперевел дыхание, сказав эту фразу. Впервые он сам звонил такому начальству.Камалов был прокурором города Ташкента, назначенным на эту должность пятьмесяцев назад.

В аэропорту столицы Узбекистана в этот момент проходилпаспортный контроль прилетевший из Москвы Дронго.

Машина, в которой они ехали, неожиданно остановилась, иводитель, чертыхнувшись, вышел из автомобиля доставать другое колесо. Пахомов иКомаров, поняв, что случилось, вылезли следом.

— Техника у вас, товарищ следователь по особо важнымделам, прямо скажем, не очень передовая, — издевательски сказал Комаров,показывая на старую «Волгу».

— Еще хорошо, что такую дали. Раньше вообще на попуткахдобирались. Или на автобусах, — пожал плечами Пахомов, — да и этускоро обещали заменить. Ничего, подождем, пока он поменяет колесо.

— Ты куришь? — спросил Комаров, доставая сигареты.

— Бросил, — покачал головой Пахомов, —говорят, на сердце сказывается.

— А я вот не могу бросить, — Комаров досталсигарету и, щелкнув зажигалкой, закурил, — в последнее время вообще курюпо одной пачке в день. Раньше курил меньше.

— Работа у нас такая нервная, — пожал плечамиПавел Алексеевич, — у вас одно время даже ликвидировали следственноеуправление. Наши умники посчитали, что в контрразведке не должно быть следователей.А ты где был в это время?

— Меня тогда здесь не было, — сказал непонятнопочему изменившимся голосом Комаров и отвернулся.

— Тогда тебе еще повезло. А то многих следователейперевели к нам в прокуратуру или, еще хуже, в милицию и посадили на расследованиекраж, в которых они ни бельмеса не смыслили.

— Повезло, — вдруг выбросил сигаретуКомаров, — действительно повезло.

Пахомов что-то почувствовал:

— Ты давно работаешь в Москве? — спросил он.

— Полтора года, — ответил Комаров.

— Подожди, — не понял настойчивый Пахомов. —Ты ведь мне сказал, что работал в Прибалтике до девяносто первого года. Асейчас говоришь, что в Москве всего полтора года. А где ты был несколько лет, сдевяносто первого по девяносто четвертый?

— Нигде, — Комаров показал на машину, —кажется, он уже поменял колеса.

И только когда они сидели в машине, он вдруг неизвестнопочему добавил:

— Я ведь жил в Прибалтике. А там после августадевяносто первого все сотрудники бывшего КГБ стали вдруг врагами народа ипредателями. И я остался без работы. А уехать оттуда не мог. У меня ведь женабыла эстонка и сын. Только когда мы с ней развелись, меня выпустили из Эстонии.Потом здесь год служил в разных коммерческих фирмах. Хорошо, встретил одногознакомого, с которым раньше вместе работал в Мурманске. Он был заместителемначальника кадров в ФСБ. Он меня и рекомендовал снова на работу. Вот я теперь иработаю следователем ФСБ. Только живу я здесь один, хорошо, в общежитии местодали. А сын мой остался в Таллине. Или, как сейчас говорят, в Таллинне, с двумя«н», — горько добавил он в конце.

Пахомов молчал. Он понимал состояние своего университетскоготоварища.