вниз по ступенькам эскалатора. Вслед ей Харуто крикнул:

– Я буду ждать!

Она колебалась, стоит ли оборачиваться. Харуто наверняка провожал ее взглядом. В конце концов засмущалась и не обернулась. Не хотела, чтобы он увидел, как она улыбается.

Когда девушка вернулась в «Ариакэ-я», Такаси как раз жарил куриные шашлычки. Он заметил:

– Ты что-то поздно. Чем занималась?

Но мысли Мисаки витали слишком далеко, чтобы ответить что-то внятное. В голове крутились, будто хомячок в колесе, только слова Харуто.

– Мне в любви признавались…

Такаси, ошарашенный такими новостями, воскликнул:

– Тот самый, фотограф?!

Завсегдатаи наперебой отчаянно загалдели:

– Мисаки, деточка, не дай себя одурачить!

Но девушка не обратила на дядек никакого внимания и ушла на второй этаж. Ей казалось, что она не идет, а плывет по воздуху – и в итоге Мисаки споткнулась и растянулась на полу.

На следующий день девушка проснулась с температурой.

А ведь Мисаки всегда гордилась здоровьем…

«Все из-за него!» – с обидой заключила она, припомнив лицо Харуто. Наговорил ей всякого – вот она и переволновалась.

Когда градусник показал 37,8 °C, Мисаки горестно вздохнула. К ней на сегодня уже записались клиенты, поэтому пришлось выпить противопростудное и идти на работу.

В салоне она полностью погрузилась в стрижки и совершенно забыла про недомогание. Однако в перерывах между клиентами накатывала слабость, и девушка совершенно раскисала в комнате отдыха.

С уборкой вместо нее вызвался помочь один из старших коллег, так что домой Мисаки в этот день вернулась пораньше. Накупила в супермаркете у станции побольше энергетиков, проглотила дзосуй[19], который для нее сварил брат, и сразу легла.

Пока вертелась в постели, опять вспоминала вчерашний вечер. Все-таки, что ни говори, приятно, когда тебе объясняются в любви… Гм! Впрочем, она же не к любому признанию так бы отнеслась? Если бы ей вдруг о своих чувствах рассказал постоянный посетитель идзакаи, Оокума, она бы не обрадовалась, а если бы директор салона – тем более. Потому что безобразие.

«Значит, я так обрадовалась потому, что мне признался именно он? То есть какое „обрадовалась“! Мне просто немного приятно».

Завибрировал телефон. На миг Мисаки подумала, что это он. Но взглянула на экран и увидела: «Аяно». Как оказалось, та узнала, что будущая золовка себя неважно чувствует, и решила спросить, как дела.

– Может быть, ты перенервничала из-за того, что тебе признались в любви?

«Братец рассказал…»

– Неправда! – Мисаки наморщилась.

– Точно, ты же у нас от амурных дел не страдаешь.

– Вот не надо дразнить больного человека!

– Прости, – захихикала Аяно. – Но если ты правда изводишься, то, может, дашь ему шанс? Говорят же: в омут надо прыгать с закрытыми глазами.

– Я в омуты прыгать опасаюсь.

– Но хочется же?

Мисаки повесила трубку, зарылась носом в подушку и снова вспомнила Харуто.

«Я так счастлив, что в тебя влюбился».

Слова очень приятные, но все-таки она его толком не знала, поэтому сердце одолевали сомнения. Мисаки и сама не понимала, манил ее омут или нет.

«Быть любимой очень приятно. Одна из прелестей родиться девочкой».

Но мало ли, что сказала Аяно? У нее свое счастье, у Мисаки – свое… Ох, аж голова разболелась! И вообще, завтра на работу, так что надо температуру сбивать. С этой мыслью Мисаки зажмурилась.

Харуто решил: можно смело считать, что его отвергли. Прошло уже две недели, а от Мисаки не прилетело ни весточки. Наверное, когда она говорила, что подумает о его словах, то имела в виду – не написать ли заявление в полицию о навязчивом внимании с его стороны. А он-то, дурак, решил, что она про признание! Если бы так и оказалось, Харуто умер бы со стыда. Он так резко перевернулся в постели, что чуть не сломал пружины.

Наверное, не стоило поддаваться панике. Харуто жалел, что не действовал осторожнее. Но он твердо решил, что при следующей встрече надо прямо рассказать о своих чувствах. Что именно, благодаря Мисаки, он взялся за фотоаппарат. Молодой человек непременно хотел донести до нее, как ему это важно и как он благодарен.

Харуто посмотрел на «Никон» на столе. Тот так долго проспал в дальнем ящике. Черный корпус фотоаппарата блестел на свету, будто радуясь, что снова дышит свежим воздухом.

– Да с какого ж раза ты наконец поймешь, как правильно, придурок! – обрушился на Харуто главный ассистент студии. Готовились к съемкам для косметической компании, заказавшей фото на рекламу новой помады. Харуто велели красиво наклеить деколь – переводной штамп с логотипом товара – а он взял и все испортил.

Добродушный господин Саваи успокоил старшего ассистента, но потом заметил:

– Правда, Асакура, вам бы и впрямь чуть поаккуратнее.

Слова ударили по больному.

К счастью, помимо деколи, сотрудник косметической компании принес и готовый образец, так что съемки начались по расписанию. Пока снимали, Харуто так понуро сидел в уголке и клевал свой бэнто, что к нему даже подошла коллега Макото Итикава и спросила:

– Все в порядке? – Взмахнув хвостиком волос, Макото присела, заглянула младшему коллеге в лицо и улыбнулась: – Да на тебе ж лица нет!

Харуто виновато извинился:

– Простите за деколь. – И снова понурил голову.

Именно у Макото он в основном учился тонкостям работы в студии. Она два года пробыла ассистентом, а менеджер в агентстве, которому ее представил Саваи, поручал девушке снимать пейзажи для веб-объявлений. В свои двадцать шесть лет она уже завоевала доверие клиентов и зарекомендовала себя как многообещающий фотограф.

Харуто с болью осознал, что она всего на два года старше, и еще острее ощутил собственную некомпетентность.

– Ну-ка, выше нос! Все поначалу косячат. Хотя я бы тоже расстроилась: Таканаси очень строгий.

Так звали главного ассистента, который только что сделал Харуто выговор. Кэндзо Таканаси. Злобный обладатель выбритой, как у монаха, головы и змеиных глаз. Под его тяжелым взглядом и без того робкий Харуто замирал, будто кролик.

– Он за дело разозлился. Я не справился с задачей…

– Может быть, – Макото улыбнулась. – Но я тебе расскажу по секрету: говорят, на первых порах у Таканаси самого все валилось из рук.

– Что? Не может быть!

– Может-может! Так что…

– Асакура-а-а! Будешь про меня гадости болтать – зеркалку однообъективную тебе в живот воткну! – зарычал Таканаси, наступая на нерадивого ассистента.

Харуто побелел, выпалил:

– П-пойду всем чаю налью! – И сбежал из студии.

Он прекрасно отдавал себе отчет в том, какой он растяпа. Медленно осваивал работу, а если делал заметки, то сам же их терял. Такими темпами он никогда не встанет на ноги как настоящий фотограф. Надо срочно брать себя