бушует, гром грохочет вдалеке, пока мы сидим вместе на диване. Серж наливает нам обоим еще по выпивке, янтарная жидкость кружится в хрустальных бокалах, словно жидкий огонь. Я делаю осторожный глоток, ожог согревает меня изнутри.

Несмотря на погоду, в комнате совсем не холодно. Воздух между нами густой, заряженный чем-то, что я не могу точно определить.

Он откидывается назад, одна рука закинута на диван, картина непринужденности. Только я знаю лучше. Его поза расслаблена, но его глаза говорят другую историю. Они далекие, расчетливые — как будто он за тысячу миль.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я, и мой голос звучит тише, чем я предполагала.

Он ухмыляется, но едва заметно. — Ты удивишься, как много всего у меня на уме.

— Это не ответ, — говорю я, прищурившись.

Он кружит напиток в стакане, глядя на жидкость, словно в ней заключены ответы на все вопросы вселенной. — Тебе когда-нибудь казалось, что все, что ты делаешь, никогда не будет достаточно? — внезапно спрашивает он, его голос тише, чем я когда-либо слышала.

Вопрос застает меня врасплох. На мгновение я просто смотрю на него, не зная, как ответить. — Я думаю, что все иногда чувствуют то же самое, — осторожно говорю я. — Даже ты, по-видимому.

Он усмехается, но в его смехе нет юмора. — Даже я.

В том, как он это говорит, есть что-то, что заставляет мою грудь сжиматься. Серж Шаров, человек, который всегда, кажется, все контролирует, сидит здесь и признается в… чем? Сомнениях? Вине?

— Энтони говорил то же самое, — говорит он через мгновение отстраненным тоном.

Я слегка напрягаюсь. Энтони. Я уже слышала это имя раньше, в тихих разговорах и случайных комментариях. Его лучший друг, тот, кто умер при загадочных обстоятельствах. Я никогда не спрашивала об этом, никогда не думала, что это мое дело.

— Что с ним случилось? — вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю его остановить.

Он смотрит на меня, его выражение лица нечитаемо. На мгновение мне кажется, что он собирается отклониться, может быть, сделать саркастическое замечание и пойти дальше. Затем он ставит свой стакан на журнальный столик, наклоняясь вперед и положив локти на колени.

— Полагаю, я никогда этого не узнаю.

Слова ударили меня, как пощечина. У меня перехватило дыхание, пальцы сжались вокруг стакана, пока я пытался осмыслить то, что он только что сказал. — Что ты имеешь в виду?

Он кивает, его взгляд тверд. — Он был предателем. Он продал нас нашим врагам — твоему отцу, если честно. Он работал с Винчи месяцами, снабжая их информацией. Я сначала не хотел в это верить. Он был мне как брат.

У меня сводит живот. Мой отец. Конечно, все возвращается к нему. Я не знаю, чувствовать ли гнев или вину. Может быть, и то, и другое.

— Значит, его кто-то убил? — спрашиваю я, и мой голос едва громче шепота.

Он снова садится, выражение его лица становится жестче. — Нет, я так не думаю. Многие говорили, что мне следовало бы убить его, но он был моим лучшим другом. Я бы никогда не смог этого сделать, и никто бы не посмел сделать это за моей спиной.

В том, как он это говорит, есть что-то, от чего у меня по спине пробегает холодок. Это не просто слова, это убежденность, стоящая за ними.

Я делаю еще один глоток своего напитка, жидкость обжигает мне горло, когда я глотаю. — Это, должно быть, было тяжело, — говорю я наконец.

— Так и было, — отвечает он ровным тоном. — Смерть признали самоубийством, хотя я понимаю, что никогда не узнаю, что произошло на самом деле.

Я киваю, не зная, что еще сказать. Часть меня хочет допытываться дальше, спросить его, каково это — потерять кого-то таким образом. Другая часть меня в ужасе от ответов.

Мы сидим в тишине некоторое время, буря снаружи обеспечивает устойчивый саундтрек к нашим мыслям. Напряжение в комнате ощутимо, но никто из нас, кажется, не готов его сломать. Как будто мы оба ждем, когда другой сделает следующий шаг.

— Ты тише обычного, — говорит он через некоторое время, и его голос нарушает тишину.

— Я просто… перевариваю, — признаюсь я, не отрывая взгляда от струящегося по окнам дождя. — Слишком много всего нужно принять.

Он снова усмехается, на этот раз с оттенком самоуничижения. — Ты мне это говоришь.

Я смотрю на него, изучая его профиль в тусклом свете. В этот момент в нем есть что-то почти уязвимое, как будто тяжесть его действий наконец-то настигает его. Это сторона Сержа, которую я никогда раньше не видела, и он чувствуется более человечным. Более реальным.

— Ты не похож на человека, который о многом сожалеет, — говорю я, прощупывая почву.

Он смотрит на меня, его голубые глаза пронзительны. — Сожаление ничего не меняет. Это пустая трата времени.

— Может быть, — тихо говорю я. — Это не значит, что его не существует.

На мгновение он не отвечает. Он просто смотрит на меня, выражение его лица невозможно прочесть. Затем он снова берет свой стакан, осушая остаток напитка одним плавным движением. — Ты полна сюрпризов, ты знаешь это? — говорит он, его тон теперь становится более легким.

— Ты тоже, — возражаю я, и мои губы изгибаются в слабой улыбке.

Буря снаружи не показывает никаких признаков утихания, и я не могу не чувствовать, что это отражение хаоса, бурлящего внутри меня. Серж Шаров — это буря, непредсказуемая и опасная, и я оказалась прямо в ее центре.

Но даже так я не могу позволить ему отвлечь меня. Я здесь, чтобы отомстить, в конце концов.

Глава 7 — Серж

Солнечный свет, льющийся из окон, будит меня. Он слишком яркий для меня, но отсутствие Кьяры рядом со мной еще более бросается в глаза. Простыни прохладные там, где она должна быть, в комнате жутко тихо без ее обычного острого ума, прорезающего утреннюю тишину. Я сажусь, протирая глаза от сна, мое тело все еще вялое после прошлой ночи.

Натянув рубашку, я спускаюсь вниз, слабый аромат чего-то сладкого влечет меня в столовую. На столе стоит тарелка идеально золотистого французского тоста, замоченного в молоке и посыпанного как раз нужным количеством сахарной пудры. Рядом на краю тарелки лежит записка.

Привет,

Я пошла на утреннюю пробежку, чтобы прочистить голову. Я приготовила тебе завтрак — надеюсь, он тебе понравится.

Кьяра.

Слабая улыбка дергает уголки моего рта. Французский тост, пропитанный молоком. Мой любимый. Она не могла этого знать — я никогда об этом не упоминал. Может, это совпадение,