Бен смотрит на меня, и я открываю рот, чтобы ответить, но он прикладывает к губам заклеенные пластырем пальцы.

– Кажется, мы не заметили, как пересекли границу, – шепотом продолжает он.

– Если верить карте, граница проходит по этому эвкалипту.

– Если верить карте, таких деревьев тут два, и первое мы прошли минут десять назад.

На секунду я застываю. Птицы поют, деревья шелестят на ветру, но есть что-то еще. У меня возникает ощущение, будто нас зажимают в тиски, хотя вокруг, насколько может охватить глаз, тянутся лишь гектары мелкой поросли.

Я поднимаю один палец, затем два, три, и мы срываемся с места. Но буквально в туже секунду я спотыкаюсь и лечу на землю. Мгновение – и я пробую на себе грязевой скраб, после которого на лице остаются ссадины.

Я пытаюсь встать на четвереньки, но понимаю, что нога застряла в какой-то ловушке, а потом перед моим носом оказывается сапог. Большой, черный, зашнурованный армейский сапог, начищенный до блеска, способный одним шагом уничтожить целую муравьиную вселенную. Я немного поднимаю взгляд и вижу заправленные в голенище штаны цвета хаки, но на этом останавливаюсь. Не так я надеялась начать первую встречу. Так что медленно поднимаюсь, глядя прямо перед собой, пока мы наконец не оказываемся лицом к лицу – с погрешностью в десять сантиметров, на которые он меня выше.

Джона Григгс – настоящий громила. Лицо выглядит грубее и надменнее, чем я его помню. Короткие волосы. Холодный взгляд. Руки, скрещенные на груди. Он в совершенстве освоил искусство смотреть на человека, не глядя ему в глаза.

Двое кадетов держат Бена. По его лицу и по тому, как ему выкрутили руку, догадываюсь, что ему больно.

– Отпустите его, – требую я.

Джона Григгс смотрит поверх моей головы, будто раздумывая над моими словами. Ну конечно. Несколько секунд он притворяется, потирая подбородок, а потом качает головой.

– Может, в другой раз, – заявляет он, и его голос совсем не похож на ломающийся тенор, который я слышала три года назад.

– Можем устроить ему экскурсию по границам. Он выучит все и потом тебе перескажет, – говорит заместитель Григгса.

– Я бы предпочла сама сходить на экскурсию.

Джона Григгс снова делает вид, что размышляет, и наклоняется поближе, будто не расслышал. Но все еще избегает моего взгляда.

Поэтому я хватаю его за подбородок и смотрю прямо ему в глаза. Его взгляд – как удар под дых, и я с трудом выдерживаю его.

– Хочешь иметь дело лично с мной, Джона? Тогда отпусти его.

Не знаю, что на меня нашло, зачем я назвала его по имени, но оно так легко срывается с моих губ. Григгс вздрагивает.

– Не годится, – возражает Бен. – Я без тебя не пойду.

– Как трогательно, – говорит Джона Григгс, стряхивая мою руку. – Здесь так и веет любовью.

Бен шлет ему воздушный поцелуй, и начинается безумие. По хрусту пальцев под сапогами я понимаю, что произошло вчера. Я кидаюсь на Джону Григгса со спины, но не могу даже вцепиться ему в волосы, так коротко они острижены по уставу. Он легко скидывает меня, и уже во второй раз меньше чем за пять минут я оказываюсь на земле.

– Где же те опасные ребята, о которых нас предупреждали? – с издевкой спрашивает он, глядя на меня сверху вниз. – Вы с горожанами вообще для нас не угроза.

– Хочется опасностей? Мы вам их устроим. – Я поднимаюсь. – Пошли, – говорю я Бену, который от боли почти потерял дар речи.

– Давай, напугай меня, – бросает Джона Григгс мне вслед.

Я поворачиваюсь к нему.

– Помнишь договор? Где написано, что мы контролируем все водные пути. Тот самый, который вы радостно игнорировали, потому что воды не было? Так вот, пока вы отсутствовали, прошел дождик. Это значит, что у нас есть река. Это значит, что вы никуда не попадете, пока мы не дадим вам доступ. Это значит, что у вас осталась десятая часть территории от той, которой вы привыкли пользоваться.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Я объявляю войну.

Григгс надменно пожимает плечами.

– Что ж, в отличие от вас, мы как раз одеты по-военному.

Она стояла в дверях комнаты Вебба. Тейт. Непослушные волосы, улыбка от уха до уха. Иногда Веббу казалось, что он просто не сможет быть счастливее, чем в моменты, когда смотрит на нее. Что нет на свете человека, который излучал бы такую энергию и силу духа. Порой Веббу хотелось вдохнуть это счастье и спрятать где-нибудь в дальнем уголке души. На всякий случай. Когда он говорил ей об этом, она приходила в замешательство.

– Но, Вебб, ведь я такая благодаря тебе. Ты для меня все.

В дни, когда Нани грустила, он жалел, что не может дать ей то же.

– Тебе правда этого хочется? – спросила однажды она, когда они сидели на берегу, болтая ногами в воде.

– Ну, в другом смысле, ведь ты моя сестра, но – да. Если бы это помогло тебе стать счастливой… Или придало бы тебе желание жить, да, я бы хотел стать для тебя всем.

– Ты все для нас делаешь, Вебб, – устало произнесла она. – И тебе не надоедает?

Он помотал головой.

– Нет, если это значит, что с тобой и Тейт все в порядке.

– Но что будет с нами, если что-то случится с тобой? Что тогда? Жалкое будет зрелище. Еще хуже, чем я сейчас. Так зачем мне допускать, чтобы кто-то стал для меня всем, если однажды этот кто-то может исчезнуть? Что тогда от меня останется?

– Я никогда не брошу тебя, Нани. Ты моя сестра. Ты все, что у меня осталось.

И еще Тейт, которая теперь стояла в дверях его комнаты, улыбаясь своей гипнотической улыбкой.

– Кадеты приехали, – сказала она. – Последний год, больше это не повторится. Пойдем, отыщем Нани. Пора как следует пошалить.

Все трое стояли на Джеллико-роуд прямо перед автобусом, полным кадетов. Вдалеке раздался выстрел. Над деревьями повисло облако пыли.

– Горожане, – произнесла Тейт. – Несутся сюда во всю прыть.

Водитель автобуса лениво поглядывал на них, держа руку на клаксоне.

– Сдавайтесь! – закричал Вебб. – Пришлите своего предводителя!

– А ну убрались с дороги, а не то я вас самих куда-нибудь сдам, маленькие засранцы! – заорал водитель в ответ.

Двери открылись, и через секунду на дорогу ступил сначала один, а потом и второй сапог. Тейт и Вебб переглянулись. Сердце Нани колотилось о грудную клетку. Из-за двери автобуса появился кадет в полном школьном обмундировании. Он подошел к ним и оглянулся лишь тогда, когда понял, что машина, которая подняла пыль на грунтовой дороге, уже совсем близко. Кадет подошел к троице и всмотрелся в их лица.