Я прислоняюсь к решетке, которая отделяет нас от остальных.

– Просто чтобы прояснить ситуацию, – обращаюсь я к одной из городских девчонок. – Достаточно просто оскорбить чью-то мать?

– Нет, – объясняет она. – В этом и фишка. Оскорблять вообще не обязательно. Достаточно слов «твоя мамка».

– То есть если я скажу тебе: «Твоя мамка – та еще…»? – Я пожимаю плечами.

– Просто «твоя мамка». Но это не работает между девчонками, – добавляет она. – Чтобы так на это реагировать, тебе нужно отрастить член.

– Ой, как остроумно, – говорит Сантанджело.

Общение с горожанками скрашивает мое пребывание здесь. Свой первый час в тюрьме я провожу, болтая с одной из них – как выясняется, девушкой одного из братьев Маллетов – о мифах, касающихся пирсинга в пупке. Набравшись смелости, я задаю ей животрепещущий вопрос: «Почему Маллеты?» Но в этот момент мне начинает не хватать воздуха. Я узнаю начало приступа астмы, так что приходится отойти от решетки и присесть, упустив ответ на свой вопрос.

Первая волна родителей докатывается до изолятора около пяти вечера, а с ними и куратор факультета Муррей, так что через полчаса соседняя камера пустеет, и мы с Григгсом и Сантанджело остаемся одни. Меня переводят в соседнюю камеру, и нам всем разрешают заказать еду с доставкой на ужин.

– Ты обещала, что мы проведем переговоры насчет клуба, – говорит Сантанджело, все еще уставившись на Григгса, но обращаясь ко мне.

– Переговоры окончены, – без обиняков заявляю я.

– Ты не можешь отказаться.

– Да плевать, клуб наш, и вы не помешаете нам туда ходить, – презрительно бросает Джона Григгс.

– Еще как помешаем.

– Если мы договоримся насчет клуба, это будет выгодно всем, – продолжает убеждать Сантанджело.

– Только попробуйте приблизиться к нашей территории…

– А то что? – встревает Джона Григгс.

– К сожалению, государство продолжает время от времени использовать нашу школу как колонию для несовершеннолетних. У нас есть поджигатели.

– То есть вы нас спалите?! – восклицает он, изображая испуг.

– Нет, но мы сожжем все здания на нашей территории, которые принадлежат вам. И начнем с клуба.

Вот теперь они меня слушают.

Рафаэллу пускают ко мне благодаря тому, что она умеет уговаривать отца Сантанджело, который, оказывается, приходится ей крестным.

– Мы позвонили мистеру Палмеру, но он на каком-то мероприятии Ротари-клуба[5], а мистер Грейс с Муррея говорит, что у него нет полномочий освободить тебя, так что придется подождать, пока Сэл… то есть констебль Сантанджело, – исправляется она, глядя на него с улыбкой, – поговорит с мистером Палмером… И это может затянуться до полуночи.

– Где Бен? – спрашиваю я.

– Кажется, я видела, как он пошел за братьями Маллетами.

– Как будто он способен с ними справиться. Совсем спятил, что ли? Найди его, Рафаэлла. А ему не поздоровится.

– Я сегодня ночую у родителей, так что могу забрать его к себе.

Я слышу грохот тяжелых подошв в коридоре, и через минуту Джона Григгс с ошарашенным видом вскакивает на ноги и отдает честь. Сантанджело передразнивает его за спиной.

– Эй, там! – громко одергивает его отец, и Сантанджело садится с недовольным видом.

Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что так удивило Григгса, и мое сердце пускается в бешеный пляс. Я впервые вижу Бригадира вблизи с тех пор, как он доставил меня в дом Ханны три года назад. Я всегда помнила его настоящим великаном, но сегодня замечаю, что Григгс выше него. Я прислоняюсь к решетке и слежу за их разговором.

– Думаю, тебе не повредит посидеть здесь до утра, – объявляет Бригадир тоном, который не терпит возражений.

Не знаю, как мог голос, который я слышала всего однажды, зацепиться в моей голове, но для меня он такой же узнаваемый, как голос Ханны. Я замечаю, как Джона Григгс кривится, однако руку не опускает.

– Есть, сэр.

– Да и тебе не помешает, – вставляет Сантанджело-старший, указывая на сына. Тот едва слышно цедит сквозь зубы ругательство.

– Прости, не расслышал? – громко переспрашивает его отец.

– Ничего, – бормочет Сантанджело.

А потом Бригадир смотрит на меня, и я выдерживаю его взгляд, хотя внутри у меня что-то тошнотворно сжимается. С виду он моложе, чем я помнила все это время. По крайней мере, моложе отца Сантанджело.

– Хотите, чтобы я отвез ее в школу? – спрашивает Бригадир.

– Нет! – едва не срываюсь на крик я.

Сантанджело-старший качает головой.

– Джон Палмер скоро приедет. Ничего с ней не случится.

Бригадир продолжает смотреть на меня, будто стремится запомнить все в подробностях. Когда он отворачивается, мне кажется, что прошел миллион лет.

– Слышал, вы задержитесь на пару недель, – говорит Сантанджело-старший, и оба направляются к выходу. Только тогда Джона Григгс немного расслабляется.

– С каких это пор настоящие армейские бригадиры занимаются кадетами? – спрашивает Сантанджело.

– Они не занимаются.

Я вижу, что Григгс озадачен появлением Бригадира. Он бросает взгляд на меня, и я отхожу к другой стене камеры, устраиваясь как можно дальше от них.

В тюрьме не так уж плохо, особенно если привык к отстойной школьной еде и вдруг тебе привозят вкуснятину из тайского ресторана.

– Как поживает Ханна? – спрашивает отец Сантанджело, когда приносит мне ужин.

– Вы знакомы с Ханной?

– Она была не старше тебя, когда мы познакомились.

Я пожимаю плечами.

– Она уехала.

Звонит телефон, появляется другой полицейский, держа в руках трубку.

– Это Клара, – говорит он отцу Сантанджело. – Хочет поговорить с Чезом.

Тот протягивает руку между прутьями решетки и берет телефон. Джона Григгс хмыкает и поудобнее устраивается на койке, а Сантанджело тем временем пытается говорить как можно тише.

– Привет… Слушай… Я знаю… Ну да, как будто я специально, мам… Ладно… Что?! Не ходи к ним… Она врет… Только прикидывается милой перед… Отлично, то есть ты веришь ей, а родному сыну нет?.. Нет. Он ведет себя как чудила… А вот я не говорил, ты сама сказала!.. Ну и ладно, значит, ты за него, а не за меня.

Он отдает телефон отцу и бормочет с надутым видом:

– Просит, чтобы ты не забыл купить хлеба.

К десяти вечера я даю себе торжественное обещание никогда не совершать преступлений, потому что тюрьма – это самое скучное место на свете. Скучнее, чем в школе Джеллико в воскресное утро. Так скучно, что, когда Сантанджело подходит к решетке между нашими камерами, я даже рада возможности поговорить.