– Жвачку будешь?

Я протягиваю руку и беру одну пластинку. Вблизи Сантанджело очень симпатичный, и мне становится любопытно, что у них там за история с Рафаэллой, но не осмеливаюсь спросить. Сантанджело как-то по-особенному на меня смотрит. Не как извращенец или кто-то, кого я интересую как девушка. Он смотрит на меня так же, как тогда на переговорах. Как будто хочет что-то рассказать или спросить, но не знает, как это сделать.

– Выкладывай, – говорю я.

– Что выкладывать?

– То, что ты так хочешь мне сказать.

Он уже готов начать отпираться, но потом вдруг передумывает.

– Тот человек… Отшельник? Отец иногда брал меня с собой его проведать.

Я подхожу ближе. В школе Джеллико никто даже не упоминал об Отшельнике. Эту проблему они решили просто: сделали вид, что ничего не было.

– Ты знал его?

Сантанджело кивает.

– Он был немного сумасшедший. Ну, знаешь, обсессивно-компульсивное расстройство, вроде того. Он забирался на дерево и прыгал в реку в одном и том же месте, а потом позволял течению нести его. Я думал, он погибнет именно так, а не…

Какое-то время мы молчим.

– Что ты помнишь о том дне? – спрашивает Сантанджело.

Только то, как я очнулась в кровати Ханны и услышала не то плач, не то звериный вой. Я помню, как открыла глаза и увидела ее размытую фигуру. Она обнимала какого-то мужчину. Он прижимал ее к себе, и оба были вне себя от горя. Я подумала, что это, возможно, какой-нибудь друг Отшельника. Помню, что больше никогда не видела одежду, в которой была в тот день, о чем очень жалела. Мне так нравилась моя футболка с котом Феликсом и серые джинсы, но, когда я спрашивала про них у Ханны, она просто качала головой.

– Что сказал твой отец? – спрашиваю я вместо ответа.

Сантанджело не смотрит на меня.

– Не знаю. Просто сказал, что было очень неприятно, – бормочет он.

– Как это – неприятно? В каком смысле?

Он поднимает взгляд.

– Ну… неприятная работа.

Я вижу, что Джона Григгс встает с койки и подходит к нам.

– Ты зачем ей это говоришь?! – рявкает он на Сантанджело.

Тот не обращает внимания.

– Мой отец плакал… До этого я никогда не видел, чтобы он плакал… Он сказал, что у Отшельника был ребенок…

Меня охватывает тошнота. До сих пор Отшельник существовал для меня в отрыве от жизни. Просто сумасшедший, который жил в зарослях кустарника. Но знать, что он оставил кого-то после себя… Мне в голову вдруг приходит ужасная мысль.

– Он был моим папой? – шепчу я. – Это сказал твой отец?

– С чего ты взяла? – удивленно спрашивает Сантанджело.

Григгс хватает его за руку.

– Она нервничает из-за тебя.

– А тебе какое дело? Ты ее вообще не знаешь.

Я чувствую, как сжимается горло, и знаю, что сейчас произойдет. Пытаюсь отыскать свой рюкзак, чтобы достать ингалятор, но понимаю, что он сейчас у копов.

Джона Григгс вглядывается в меня несколько секунд, а потом хмурится.

– Присядь, а то упадешь в обморок.

От жвачки во рту появляется приторный вкус, и в следующую минуту я начинаю давиться слизью.

– Посмотри, что ты натворил, ублюдок!

Я вижу, что оба они прилипли к разделяющей нас решетке. Рвота не прекращается, меня выворачивает наизнанку, и я не могу вдохнуть. Горло сдавлено, и я чувствую запах крови Отшельника, этот тошнотворный сладкий запах; я вдруг вижу, как она покрывает мою одежду, вижу Отшельника в тот жаркий солнечный день, слышу его шепот. Я стараюсь не открывать глаза, но не получается, и повсюду я вижу ошметки, а капли крови летят мне в лицо, и я не могу вдохнуть. Я слышу, как Джона Григгс что-то кричит, а Сантанджело зовет: «Папа, сюда, скорее!» Я издаю булькающие звуки, потому что не могу дышать, и, хотя я отвернулась от решетки, когда меня начало рвать, я чувствую, как меня обхватывают чьи-то руки, тянут на себя, потом обхватывают поперек груди, и чьи-то губы шепчут… шепчут… Джона Григгс шепчет:

– Просто дыши, дыши, давай, Тейлор, дыши… Дыши.

Мистер Палмер вытирает мне лицо. Сантанджело-старший тоже здесь, дает мне стакан воды и помогает пить. Я глотаю воду, чувствуя себя слабым и жалким слезливым созданием.

– Поехали домой, – тихо говорит Джон Палмер. – Встать сможешь?

Я киваю.

– Простите, что все перепачкала, – говорю я отцу Сантанджело.

Он улыбается.

– Переживем.

Мы проходим мимо второй камеры, и я вижу, что Сантанджело сидит на полу спиной к решетке, уронив голову на руки, а Джона Григгс стоит и смотрит на меня. Так же, как тогда, на платформе. Как когда мы лежали рядом в поезде, направлявшемся в Ясс. Смотрит так, будто никогда не отводил взгляд. На мгновение маска сползает с его лица, но к этому моменту я уже выхожу за дверь.

Только на Джеллико-роуд мистер Палмер наконец обращается ко мне.

– С Ханной все в порядке.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю я, приподнимая голову, которую прислонила к окну.

– Я поговорил с человеком, который ее знает. Она в Сиднее, ухаживает за больной подругой…

Внезапно у Ханны откуда-то появились все эти «друзья». Друзья, которые знают ее с семнадцати лет. Друзья, которые передают письма. Друзья, которые болеют.

– Кто это? Вы не понимаете. Я знаю всех, кого знает она.

Мистер Палмер что-то от меня скрывает. Я вижу, что он не смотрит мне в глаза, и это пугает. Он, похоже, замечает и в очередной раз удивляет меня своей добротой.

– Она называет свою подругу «миссис Дюбоз». Это все, что мне известно.

Миссис Дюбоз.

– Ты о ней слышала? – спрашивает мистер Палмер.

– Да, – сонно отзываюсь я. – Джим Финч и Глазастик жили с ней на одной улице.

Я гоню изо всех сил. Чем быстрее едешь, тем меньше думаешь, а мне как раз этого и нужно. Я кручу педали, обливаясь потом, стискивая руль с такой силой, что затекают пальцы. Я кручу педали с закрытыми глазами, и мы с велосипедом летим вперед, и кажется, будто у него есть собственная воля, а я ничего не контролирую. Вдруг я резко торможу и понимаю, что доехала до обрыва. Еще несколько сантиметров, и я бы сорвалась. По лбу катится пот. Я смотрю вниз. Весь мир покачивается, и я вместе с ним, и все это превращается в гипнотический танец, который манит меня шагнуть за край.

Но мое внимание отвлекает шелест листьев. Наверху, на дереве. Кто-то следит за мной. Я бросаю велосипед и запрокидываю голову, чувствуя, как колотится сердце. Сначала мне кажется, что я вижу мальчика из сна, ловкого и быстрого, с пронзительным взглядом. Видение тут же исчезает, однако сердце не успокаивается. На секунду я застываю на месте, а потом на ветке возле ствола вижу что-то еще. Кот. Не задумываясь, я начинаю карабкаться. Не знаю, почему, но где-то на задворках сознания маячит мысль: этот кот последним видел Ханну. Когда я забираюсь на нужную высоту, то сажусь на ветку верхом и подползаю как можно ближе, вытягивая руку вперед. Приходится лечь всем телом на ветку, чтобы не потерять равновесие, и вот я уже близко, но кот шипит, бьет меня лапой и прыгает, а я чуть не падаю с ветки и повисаю на руках.