Несколько недель я наматывал круги между ресторанами и барами. Время тянулось ужасно медленно. Я не курю, спиртное употребляю редко. До службы в ФБР мне довелось поработать в том числе и барменом, и это занятие наводило на меня жуткую тоску: торчишь за стойкой, смотришь, как надираются другие, и слушаешь их пьяные разговоры. Поэтому во всех барах в первые недели операции я брал порцию виски, а потом до самой ночи тянул газировку.

Время от времени я замечал кое-кого из тех, за кем мы охотились. Эти лица часто мелькали на фотографиях, которые мы изучали до операции. Но подобраться к ним было непросто. Я же не мог подойти к бармену и спросить: «Эй, а че за ребята сидят вон за тем столиком? Это же те самые?» К тому же я старательно поддерживал образ парня, который не задает лишних вопросов и не сует нос в чужие дела. Вламываться без спросу к ним за столик тоже было не лучшей идеей. Глупо было бы напортачить и спугнуть цель в самом начале операции. Поэтому изо дня в день я заказывал ужин или порцию виски, а затем просто изучал обстановку: наблюдал, прислушивался, запоминал и старался выглядеть как можно более отстраненно.

Так пролетел октябрь, а за ним и ноябрь. Я топтался на месте. Было скучновато, но я не падал духом. Я понимал, что нужно время. Втереться в доверие к плохим ребятам — тонкое искусство. Операции по внедрению не терпят суеты. Члены криминальных семей идут на контакт только с теми, кого знают лично либо за кого поручились другие. Поэтому первые два-три месяца я занимался тем, что создавал фундамент для знакомства с людьми, которые могли бы впоследствии за меня поручиться.

Никаких записей я не вел. За все шесть лет операции я не сделал ни одной заметки о своих планах или действиях. Копы или бандиты могли меня проверить в любой момент, и было бы глупо иметь такие явные улики при себе или в квартире. Каждые пару дней, в зависимости от обстоятельств, я звонил связному агенту и рассказывал обо всем: что случилось, кого я видел, чем занимался.

Ресторан «Кармелло» был примечателен тем, что там часто играли в нарды, прямо за барной стойкой. Местные ребята сначала ужинали, а затем перемещались к бару и резались партия за партией. Правильные парни тоже любили покидать кости. Они играли на деньги и ставили по штуке баксов за игру. Я понял, что это мой шанс навести мосты с ними и завязать первые знакомства с завсегдатаями. В нарды играть я не умел вовсе, пришлось купить учебник и проштудировать его. Так совпало, что один мой напарник под псевдонимом Чак был заядлым игроком. Он участвовал в другой операции — что-то связанное с музыкальным бизнесом. Мы дружили, и я попросил научить меня всем тонкостям. Мы стали захаживать друг к другу в гости, чтобы попрактиковаться. После бесконечного числа партий я стал неплохо разбираться в игре.

Наконец я осмелел настолько, что решился сыграть с завсегдатаями бара.

Наступало Рождество, в ресторане витало праздничное настроение — благоприятный момент для чужака, чтобы затереться в тусовку. В тот вечер в баре играли две партии одновременно. Сперва я просто наблюдал, чтобы вычислить доску, за которой сидели игроки послабее. В игру можно было зайти, бросив вызов победившему, и я планировал выбрать меньшее из двух зол.

Вход в игру стоил сотку. Ставка меня напрягала, ведь денег у меня было совсем немного. В итоге я выиграл первую партию, проиграл вторую и вышел в ноль.

Но лед тронулся. Ко мне впервые обратились по имени. Появился повод завязать разговор с завсегдатаями. Теперь можно было вместе с ними наблюдать за партиями, обсуждая игру.

Через пару недель мне пришлось завязать с нардами. Ставки были слишком высоки. Я сыграл две партии, по пятьсот баксов за каждую: первую проиграл, вторую выиграл. В неделю я имел право тратить по двести-триста баксов на все нужды, и за любое превышение надо было отчитываться перед федеральной бухгалтерией. Вряд ли бы их устроило, что я просаживаю бюджет на игре в нарды с какими-то мелкими сошками.

И все-таки история с нардами не прошла впустую — у меня появились знакомые среди завсегдатаев. Теперь, появляясь в баре, я мог услышать в свой адрес «Здорово, Дон, как дела?» от двух-трех человек.

Я больше не считался чужаком. А еще я успел задружиться с барменом, которого звали Марти. Марти не имел отношения к мафии, но имел достаточно мозгов и хорошо разбирался в своих посетителях. В декабре 1976 — январе 1977-го мы с Марти частенько болтали о том о сем. Постепенно дошли до разговоров о моей персоне, и однажды Марти предположил, что я живу где-то рядом, раз так часто хожу в «Кармелло». Я не стал отпираться и подтвердил, что живу на пересечении Девяносто первой и Третьей авеню.

— Ты отсюда родом? — продолжил он.

— Несколько лет успел здесь пожить, — ответил я. — Но сейчас чаще бываю в Майами и Калифорнии. Пару месяцев назад как раз из Майами вернулся.

— Чем занимаешься?

На такие вопросы нельзя отвечать прямо.

— Да слушай, особо ничем, везде понемножку, знаешь… — я специально вилял и кружил вокруг да около. — Берусь за всякую халтуру.

Марти встречался с девушкой. Она приходила к закрытию, после чего они вдвоем отправлялись в другое место или просто гуляли по городу. Пару раз они звали меня с собой, но я вежливо отказывался. Мне не нужна была репутация типа, который ищет себе компанию.

С другой стороны, образ нелюдимого одиночки тоже меня не устраивал. Иногда я заходил в «Кармелло» с очередной подружкой, которую цеплял в баре возле дома или где повезет. Платил за выпивку или угощал ее ужином. Иногда ко мне присоединялся мой друг-напарник Чак. Постоянно торчать одному не годится — могут подумать, что ты пидор или коп. Компаньонов лучше менять, чтобы они не примелькались окружающим. В общем, я старался, не мозоля глаза, как можно естественней влиться в обстановку.

Девушка Марти познакомила меня со своей подружкой Патрицией, сногсшибательной блондинкой, которая встречалась с одним из правильных парней по имени Ники. Ники держал ставочный бизнес и частенько зависал в «Кармелло». Пару раз я оказывался в ресторане, когда Патриция заглядывала туда без кавалера, и оба раза она подходила ко мне сама и завязывала разговор. Поначалу мы болтали о том о сем. Потом я стал подозревать, что меня клеят, и