он хотел ограбить нашу же кассу. Мы с Чаком не могли закрыть глаза на вооруженное ограбление, но запретить, не вызывая подозрений, тоже не могли. Черт знает, как выпутаться из такой ситуации.

Мы сказали Альберту:

— Слушай, если твои ребята возьмут кассу, тебе самому достанется меньше. А так бы мы разделили на троих, всем поровну. С твоими же дружками придется все делить на пятерых.

Он объяснил дружкам эту простую мысль, но те уперлись. Они рассчитывали на весь куш целиком.

Оставался день до концерта. Мы не знали, как выкручиваться. Копам стучать было бесполезно, нас тут же вычислили бы.

— Что делаем? — Чак пребывал в растерянности.

— Не знаю. Это твоя часть операции, я тебя поддержу во всем, что не ставит под угрозу мою операцию.

— Ну тогда сниму с дежурства пару копов, пусть поторчат перед залом, вроде за толпой присматривают. Может, наши ребята струхнут.

Он так и сделал. Копы приехали при полном параде и встали у входа. Тут появляется Альберт с корешами и спрашивает:

— Че за хуйня, откуда тут копы?!

— Да кто их знает, — отвечаю. — Наверное, решили на халяву послушать Джеймса Брауна.

— Вот же ж пиздец, — Альберт повернулся к дружкам. — Ну, что делать будем?

Они посовещались пару минут, потоптались перед залом, понаблюдали за копами и решили, что затея не в масть.

Нам повезло. А мне повезло вдвойне: теперь я мог похвастаться, что работал с тем самым Чаком, который держит компанию «Эйс Рекорд».

Я старался заглянуть домой к жене и детям при малейшей возможности, хотя бы на завтрак. После очередного рабочего дня, под утро, я спешил по мосту Джорджа Вашингтона в Нью-Джерси и проводил дома несколько часов. На встречи с друзьями времени просто не оставалось, да и все наши друзья тоже работали в ФБР. Но про мою операцию никто из них не знал.

Я хорошо ладил с агентом Элом Дженкингером из нью-йоркского подразделения. Пока я был во внедрении, Эл с женой присматривали за моей супругой, помогали ей. Она могла обратиться к ним по любому вопросу. Меня это успокаивало.

Соседям и прочим любопытствующим мы говорили, что я работаю коммивояжером и много путешествую.

Мои дочери уже привыкли избегать расспросов о том, чем занимается папа. Меня про работу они тоже перестали спрашивать после таких вот диалогов: «А что ты делаешь на работе?» — «Работу работаю, как и все остальные». Дочери быстро отстали.

Они уже так повзрослели, что стали чирлидершами школьной команды. Старшая встречалась с мальчиками, и мы с женой познакомились со многими талантливыми спортсменами из школы. По средам мы ходили на школьные соревнования по рестлингу. Если мне не удавалось вырваться с работы, жена ходила одна.

Иногда я устраивал для ребят тренировки по тяжелой атлетике у нас в подвале: в молодости я и сам любил потаскать железо. Мальчишки слушались меня и лишних вопросов не задавали. Они охотно приходили и тренировались по моей программе. Потом жена угощала их домашней пиццей.

Казалось, я бываю дома реже некуда. Жене и дочерям было очень трудно мириться с моим графиком, особенно когда я пропадал надолго и без предупреждения. Кто бы мог тогда подумать, что в следующие пять лет я проведу дома еще меньше времени, чем за один этот год.

Я постоянно зависал с Альбертом и успел его хорошо изучить. Несколько раз мы с ним ходили в ресторан «Кармелло», где я показательно здоровался с завсегдатаями. Подобные зерна дают хороший урожай: парень видит, что я пользуюсь уважением у разных людей, поэтому ему становится проще познакомить меня со своим кругом общения. Да и ему самому полезно «засветиться» рядом со мной. Я же получаю дополнительные очки в свою копилку, когда меня видят в компании с соучастником, чей дядя входит в семью Коломбо.

Репутация — хрупкая вещь, которую укрепляют мимолетными впечатлениями, пройденными спонтанными проверками, интуитивным чувством момента.

Альберт жил в Бруклине, но обожал Манхэттен. Как-то раз под вечер поднялась сильная метель, и ему не хотелось ехать по снегу до дома. Я из вежливости предложил переночевать у себя. С тех пор он постоянно выдумывал причины, чтобы напроситься ко мне и не возвращаться в Бруклин. От такого гостя я был не в восторге, хоть это и шло на пользу делу.

Декабрь пролетел в попытках освоиться, укрепить репутацию и приручить Альберта. Дома я практически не бывал, а Рождество уже было на носу. Поэтому в сочельник я решительно намеревался попасть к жене и детям пораньше, часам к восьми, чтобы провести весь вечер и следующий день с родными. Подарки были куплены заранее и лежали в багажнике моей машины.

Чтобы успеть домой вовремя, в мире Дона Браско пришлось отмечать Рождество заранее. Уже днем в сочельник мы начали выпивать во всех заведениях подряд, поздравляя знакомых с наступающим. Чак и Альберт таскались со своими подружками. Чак был холостяком, а Альберт никогда особо домой не торопился.

Время шло, а кабаки все не заканчивались. Я делал вид, что никуда не спешу. Уже перевалило за десять, когда мы отправились в «Кармелло» по 68-й стрит. Улицы уже опустели. На углу парень торговал елками, и тут черт меня дернул сказать:

— Вроде праздник, а у меня даже елки нет дома.

Альберт немедленно заорал:

— Тормози! Вон тип елками торгует, я у него куплю сейчас!

Торможу возле продавца. Альберт выпрыгивает из тачки, бежит к нему. У парня осталось три или четыре елки — даже не елки, а какие-то связанные вместе лысые палки. Альберт хватает первую попавшуюся и тащит дерево к машине. Конечно, он приволок самый ободранный экземпляр. Верхушка сломана, все иголки остались на асфальте.

— Что ты собираешься делать с этим уродцем? — спрашиваю.

— Поставим у тебя в квартире, украсим!

— Слушай, да у меня и украшений-то нет, а магазины уже закрыты.

— Найдем что-нибудь, да, девочки?

— Конечно! — кричат девочки.

— Мы тебя в сочельник одного не бросим, — заявляет Альберт.

И вот мы едем ко мне в квартиру с этой лысой елкой. По пути она теряет еще несколько веток.

— У меня нет подставки для нее, — выкручиваюсь я как могу.

— Эта штука пойдет! — Альберт тычет пальцем в сторону бутылей для кулера, которые у меня стоят как копилки.

Они пихают елку в бутыль. Девушки шарят по кухне, возвращаются с фольгой. Сворачивают из нее шары и еще какие-то украшения. Вешают их на оставшиеся ветки. От каждого прикосновения на пол падают чудом уцелевшие на ней иголки.

— Как же без елки на Рождество, — сияет Альберт. —