— Здесь не тот случай.

Вера Сидни не казалась такой уж... чрезмерной.

— Только не позволяй им обратить тебя в свою религию. — Онподмигнул. — Ты мне нравишься грешницей.

Я хотела сказать ему, что Сидни наверняка считает меня загранью спасения, но тут он ушел из моего сна.

Вот только вместо того, чтобы погрузиться в обычный сон, япроснулась. Поезд успокаивающе погромыхивал, пока мы мчались по России. Моялампочка все еще горела, слишком ярко для затуманенных сном глаз. Я потянулась,чтобы выключить ее, и заметила, что постель Сидни пуста.

«Наверно, в туалете», — подумала я.

И все же мне было не по себе. Она и ее алхимики оставалисьдля меня загадкой, и внезапно мне пришло в голову, что, возможно, она как разсейчас осуществляет задуманный ими зловещий план. Может, вышла, чтобывстретиться с каким-нибудь тайным агентом? Я решила найти ее.

По правде говоря, я понятия не имела, где она может быть втаком огромном поезде, но логика никогда не останавливала меня. Не остановила исейчас. По счастью, надев тапочки и выйдя в коридор, я обнаружила, что мне ненадо далеко ходить.

Вдоль коридора тянулись окна, все с этими роскошнымизанавесками, и Сидни стояла у одного из них, спиной ко мне, завернувшись водеяло и глядя в ночь. Взлохмаченные от сна волосы выглядели не такимизолотистыми в тусклом свете.

— Эй! — Неуверенно окликнула я ее. — С тобой все в порядке?

Она слегка повернулась ко мне, одной рукой придерживаяодеяло, а другой теребя свой крестик. Я вспомнила замечание Адриана орелигиозности алхимиков.

— Не могу уснуть, — призналась она.

— Это... из-за меня?

Вместо ответа она снова отвернулась к окну.

— Послушай. — Меня охватило чувство беспомощности. — Если ямогу что-то сделать... В смысле, кроме как отказаться от этой поездки...

— Я справлюсь, — сказала она. — Просто... ну... это как-тостранно для меня. Я все время имею дело с вами, но реально я никогда не имеладела с вами, понимаешь?

— Наверно, можно сделать так, чтобы у тебя было отдельноекупе — если это поможет. Найдем здешнего служителя, и я заплачу.

Она покачала головой.

— Это всего лишь пара дней.

Я не знала, что еще сказать. Путешествовать вместе с Сиднине слишком вписывалось в мои планы, но я не хотела, чтобы она страдала. Глядя,как она теребит свой крестик, я попыталась измыслить что-нибудь успокоительное.Может, обсуждение отношения к Богу и сблизило бы нас, однако мне не верилось,что, если я признаюсь ей в том, что ежедневно спорю с Ним, а в последнее времяи вовсе засомневалась в Его существовании, это улучшит мою репутацию «злобногосоздания ночи».

— Хорошо, — сказала я наконец. — Скажи мне, еслипередумаешь.

Я вернулась в постель и заснула удивительно быстро, несмотряна беспокойство, что Сидни способна простоять в коридоре всю ночь. Однако,проснувшись утром, я обнаружила, что она свернулась калачиком в своей постели икрепко спит. Видимо, настолько устала, что даже страх передо мной не помешал ейуснуть. Я тихонько встала и переоделась, сняв тенниску и тренировочные брюки, вкоторых спала. Я была ужасно голодна и подумала, что Сидни может проспатьдольше, если меня не будет рядом.

Ресторан находился в следующем вагоне и выглядел как вкаком-нибудь старом кино — столики покрыты изящными красными льнянымискатертями, повсюду медь, темное дерево и ярко окрашенные статуэтки из цветногостекла. Скорее похоже на какой-нибудь ресторан в Санкт-Петербурге, чем навагон-ресторан в поезде. Я заказала что-то, смутно напоминающее французскийтост, но с сыром. Его подали с сосиской, которые, казалось, по вкусу былиодинаковые везде, куда бы я ни заходила.

Я уже почти покончила с завтраком, когда появилась Сидни.Встретив ее впервые, я посчитала, что юбку-штаны и блузку она надела радипосещения «Соловья», однако вскоре выяснилось, что это ее обычный стиль.По-видимому, она относилась к числу людей, которые вообще не признают нитеннисок, ни джинсов. Ночью в коридоре она выглядела взъерошенной, но сейчас наней были аккуратные черные слаксы и темно-зеленый свитер. Я, в джинсах и серойутепленной рубашке с длинными рукавами, почувствовала себя рядом с ней какой-тозамарашкой. Тщательно расчесанные волосы несли на себе следы легкого беспорядка;по-видимому, с этим она ничего не могла поделать, какие бы усилия ниприкладывала. По крайней мере, мой конский хвост выглядел вполне прилично.

Она уселась напротив меня, и, когда подошел официант,заказала омлет, причем снова по-русски.

— Где ты научилась этому? — Спросила я.

— Чему, русскому языку? — Она пожала плечами. — Нас учат иему, и еще нескольким языкам.

— Класс!

Я прошла вводные курсы одного-двух языков, но преуспела вних мало. Раньше я об этом вообще не задумывалась, но сейчас, из-за этойпоездки и из-за Дмитрия, я пожалела, что не знаю русского. Теперь, наверно,было поздновато начинать, и хотя за время пребывания здесь я усвоила несколькофраз, это по-прежнему казалось практически неосуществимой задачей.

— Должно быть, для твоей работы надо много чему учиться.

Я задумалась о том, каково это — входить в тайную группу,для которой не существует границ и которая контактирует с самыми разнымиправительствами. Потом у меня мелькнула еще одна мысль:

— А что это за штука, которую ты использовала, когдаразлагала тело стригоя?

Она улыбнулась. Почти.

— Я уже рассказывала, что алхимики возникли как группалюдей, изготавливающих всякие снадобья, помнишь? Это химическое соединение,которое мы разработали, чтобы быстро избавляться от тел стригоев.

— А нельзя с его помощью убить стригоя? Погрузить стригоя врастворяющую жидкость гораздо легче обычных способов уничтожить его:обезглавливания, сожжения и насаживания на кол.

— Боюсь, что нет. Это вещество срабатывает только на трупах.

— Досадно.

Интересно, не припрятаны ли у нее в рукаве другие снадобья?Однако выяснять этого я не стала, решив, что следует дозировать свои вопросы:

— Что ты собираешься делать в Омше?

— Омск, — поправила она. — Возьмем машину и поедем дальше.

— Ты была там? В этом городе?

— Однажды.

— На что он похож? — Спросила я, с удивлением услышавтоскующие нотки в собственном голосе.

Помимо поисков Дмитрия, какой-то частью души я продолжалацепляться ко всему, связанному с ним. Мне хотелось узнать о нем все, чего я незнала раньше. Если бы в школе мне отдали его вещи, я спала бы с ними каждуюночь. Однако в его комнате молниеносно произвели уборку, и теперь мнеоставалось лишь собирать любые кусочки информации о нем, какие только удастся,— как будто это позволит удержать его рядом с собой.