У нас было купе первого класса, оказавшееся гораздо меньше,чем я ожидала. На каждой стороне — комбинация скамьи и постели, окно, высоко настене ТВ. Я подумала, что телевизор поможет нам провести время, но тут женапомнила себе, что с русским ТВ у меня часто возникают проблемы, и не толькоиз-за чужого языка, но и потому, что многие сцены производят ужасно странное идаже непонятное впечатление. По крайней мере, у каждой из нас будет кусочексобственного пространства, пусть даже купе не такое уютное, как хотелось бы.

Яркие цвета бросались в глаза повсюду, как и везде в городе.Даже стены за пределами нашего купе были броско окрашены, на полу лежалплюшевый ковер с красно-желто-зеленоватым рисунком, а посреди него во всю длинутянулась желтая дорожка. В купе на скамьях лежали подушки, обтянутые роскошныморанжевым бархатом, и занавески были под стать им — золотисто-оранжевые, изплотной ткани с шелковой отделкой. Учитывая еще и богато украшенный столик, этобыло все равно что ехать в мини-дворце.

Уже стемнело, когда поезд тронулся. По какой-то причинетранссибирские поезда всегда отбывают из Москвы ночью. Было еще не так ужпоздно, но Сидни заявила, что хочет спать, и в мои планы не входило раздражатьее еще сильнее. Поэтому мы выключили свет, оставив лишь крошечную лампочку уизголовья моей постели. На вокзале я купила журнал, и хотя языка не понимала,изображения косметики и нарядов преодолевали все культурные барьеры. Я листаластраницы как можно тише, восхищаясь летними топиками, платьями и спрашиваясебя, наступит ли время, когда меня снова будут волновать такие вещи.

Укладываясь, я не чувствовала усталости, но тем не менее сонсморил меня. Мне снилось, будто я мчусь на водных лыжах, как вдруг море исолнце растаяли, и я оказалась в комнате с бесчисленными книжными полками ирядами столов с компьютерами. В помещении стояла полная тишина. Я находилась вбиблиотеке Академии Святого Владимира.

— Ох, только не сегодня! — Простонала я.

— Почему не сегодня? Почему не каждый день?

Я повернулась и увидела красивое лицо Адриана Ивашкова.Адриан был морой, внучатый племянник королевы; он остался в моей прошлой жизни,когда я отбыла для исполнения своей самоубийственной миссии. Прекрасныеизумрудно-зеленые глаза вкупе с модно взъерошенными каштановыми волосамизаставляли многих девушек терять голову. Однако он был, типа, влюблен в меня;именно благодаря ему в этой поездке я не знала нужды в деньгах. За одно этоследовало быть с ним милой.

— Действительно, — ответила я. — Надо думать, я должна бытьблагодарна за то, что ты объявляешься всего раз в неделю.

Он улыбнулся и сел в деревянное кресло. Высокий и худощавый,как большинство мороев. Моройские парни никогда не бывают толстыми.

— От разлуки сердце размягчается, Роза. Не хочу, чтобы тысчитала меня слишком самонадеянным.

— Нам это не грозит, не беспокойся.

— Не хочешь рассказать мне, где ты?

— Нет.

Кроме Лиссы, он был единственным известным нам пользователемдуха, и среди его талантов была способность проникать в мои сны — частонезваным гостем — и разговаривать со мной. Какая удача, что таким образом онникогда не сможет узнать, где я!

— Ты убиваешь меня, Роза, — мелодраматическим тоном заявилон. — Каждый день без тебя причиняет боль. Пустота. Одиночество. Я тоскую потебе, спрашивая себя, жива ли ты еще вообще.

Это была типичная для него, ужасно глупая манера выражаться,со склонностью к преувеличениям. Адриан мало к чему относился серьезно. Кромевсего прочего, дух делает людей неуравновешенными, и хотя Адриан боролся сэтим, какой-то эффект все-таки присутствовал. И все же за егомелодраматическими речами ощущалось зернышко правды. Какой бы вид он нинапускал на себя, я знала — он на самом деле тревожится за меня.

Я скрестила на груди руки.

— Я все еще жива, как видишь. Убедился? Теперь дай мнепоспать.

— Сколько тебе нужно объяснять? Я же говорил — ты и сейчасспишь.

— И однако разговоры с тобой непостижимым образом изматываютменя.

Он рассмеялся.

— Ох, я так скучаю по тебе. — Улыбка погасла. — И она тоже.

Я замерла. Она. Ему не требовалось даже называть ее по имени— ясно, о ком шла речь. Лисса.

Даже мысленно произносить ее имя причиняло мне боль, вособенности после того, как я видела ее прошлой ночью. Выбор между ней иДмитрием был едва ли не самым трудным в моей жизни, и время не залечивало этурану. Пусть я выбрала его, но расстаться с ней было все равно, что лишитьсяруки, в особенности потому, что благодаря нашей связи разлука не былапо-настоящему полной.

Адриан бросил на меня проницательный взгляд, как будто могпрочесть мои мысли.

— Ты ходишь посмотреть на нее?

— Нет. — Я не хотела признаваться, что видела ее совсемнедавно. Пусть думает, что я освободилась от нее. — Это больше не моя жизнь.

— Да, твоя жизнь — это самосуд и, конечно, с угрозой дляздоровья.

— Ты не понимаешь ничего, если это не касается пьянства,курения и разврата.

Он покачал головой.

— Ты единственная, кого я хочу, Роза.

К несчастью, я ему верила. Для нас обоих все было бы гораздопроще, если бы он нашел себе кого-нибудь.

— Твое право — продолжать питать ко мне нежные чувства, нотебе придется долго ждать.

— Как долго?

Он задавал мне этот вопрос все время, и каждый раз яподчеркивала, что это продлится долго и что он впустую тратит время. Сейчас,подумав, что, возможно, Сидни поможет мне, я заколебалась.

— Не знаю.

Его лицо расцвело надеждой.

— Это самое оптимистичное, что ты до сих пор мне говорила.

— Не придавай особого значения. «Не знаю» может означать идень, и год. Или даже никогда.

Озорная улыбка снова заиграла на его губах; что же, онсимпатичный, ничего не скажешь.

— Буду надеяться, что это один день.

Воспоминание о Сидни навело меня на мысль задать ему одинвопрос.

— Ты когда-нибудь слышал об алхимиках?

— Конечно.

Еще бы он о ком-то не слышал! Типично.

— Можно было и не спрашивать.

— Почему ты интересуешься? Столкнулась с ними?

— Типа того.

— Что ты натворила?

— Почему ты думаешь, будто я что-то натворила?

Он засмеялся.

— Алхимики только тогда возникают, когда случаютсянеприятности, а ты — непреходящий источник неприятностей. Будь, однако,осторожна. Они сдвинуты на религии.